Брайан посмотрел на Сережу так, что тому стало не по себе, и пробормотал что-то по-гэльски. Мэри укоризненно посмотрела на мужа.
Припарковались с другой стороны улицы. Следуя за Сережей, Бэнноны пересекли широкий церковный двор, поднялись по ступеням крыльца. Вход им преградила крошечная старушка со шваброй в руках.
– В храм Божий положено в платке, нельзя женщине с непокрытой головой.
Сережа перевел. Мэри с досадой всплеснула руками:
– В отеле оставила, как же я могла забыть?
– Иностранцы, что ли? – старушка сменила тон на чуть более дружелюбный. – Не с Америки, нет?
– Из Ирландии, – холодно ответил Сережа.
– А, ну это ничего тогда, это можно, – она указала на дряхлый полированный стул у двери. – Вот тут платочки есть, гостевые. Возьмите, только верните потом.
На спинке стула действительно было повязано пять или шесть платков, потемневших и лоснящихся. Мэри взглянула на них с ужасом.
– Ну если не хотите, то обождите тут немного, я сейчас вам помогу.
Старушка скрылась на какое-то время за тяжелыми двустворчатыми дверьми и вынесла несколько новых платков в аккуратных прозрачных пакетах:
– Это новые, не надеванные, выбирайте. И цена дешевая.
Мэри повязала серый с волнистым узором платок, и они вошли в храм, оставив довольную старушку натирать шваброй вытертый ковер в притворе. Здесь Сережа тихим голосом начал свою экскурсию, припоминая редкие английские слова церковной тематики, которые накануне специально отыскал в словарях.
– Это небольшое и немного тесное помещение между дверьми храма и основной частью называется притвор. В старину здесь должны были молиться грешники и оглашенные, то есть те, кто готовился принять Крещение. Эти две категории людей, таким образом, заметно отделялись от прочей паствы. Сейчас такое не практикуется. Поэтому в притворе размещают киоски, где можно приобрести свечи, иконы и прочие церковные предметы. Комната отделена от храма как такового, так что это не считается торговлей в храме.
Брайан и Мэри в замешательстве покрутили головами. Сережа проследил их взгляд, и до него дошло, что в здешнем притворе никакого киоска не было. Единственным украшением комнаты служила доска объявлений с расписанием служб и большим плакатом против абортов.
– Я хотела поставить свечу за здравие, – чуть виновато пояснила Мэри. – Мы так делали в восточном храме в Иерусалиме, хотелось бы и здесь. Но, видимо, свечи приносят свои.
Сережа молча развел руками и пригласил их пройти дальше, в среднюю часть церкви.
– Эта часть иногда называется нефом или кораблем, в память о Ноевом… – начал было Сережа и осекся на полуслове. – А вот и киоски со всем необходимым, прямо в нефе, смотрите.
Оба угла справа и слева от входа действительно занимали обширные витрины. Один киоск не работал, зато перед окошком правого образовалась очередь из трех прихожан. Один из них причитал, что в церковной лавке вечно нет сдачи.
Сережа продолжал экскурсию. Он рассказал, что такое царские врата, солея и клирос. Объяснил, по какому принципу расположены иконы на алтаре. Эта старинная церковь, несмотря ни на что, всегда поражала его воображение. В ней не чувствовалась фальшь новодела: по какой-то причине большевики пощадили ее в двадцатые. Бэнноны вежливо и внимательно слушали, изредка задавая вопросы или сообщая что-нибудь в дополнение его слов. Мэри проговорила с улыбкой:
– Русские любят иконы, в точности как итальянцы. В римских храмах тоже очень много икон. А у нас чаще ставят скульптуры.
