Мне было приятно, когда на одной из недавних презентаций «Русского Гулливера» в Ереване проект наш был назван самым неформатным из всех существующих. И сказано это было не мальчиком, но мужем. Уважаемым мной человеком. Не для каждого начинания такой эпитет мог бы считаться комплиментом. Формат, его четкая очерченность, точность и является тем самым «лица необщим выраженьем», определяющим суть работы любого издательства. Профессионалы это хорошо знают. Отклонение от генеральной линии равнозначно рассеянию, вот-вот готовому стать вавилонским. Здесь можно задуматься: претендуем ли мы на профессионализм вообще? Что такое профессионализм в случае small press? Впрочем, я называл «Русский Гулливер» арт-группой, литературным направлением, поэтическим трендом, опирающимся на мифологию и авангард, имеющим абсолютно свой почерк в уличном и камерном акционизме. Если мы научились издавать книги и выработали притом некоторое подобие издательской политики, стали ли мы после этого профессиональными издателями? Хотели ли ими стать?
Мы должны уходить от любого сектантства, пришло недавно на ум. От политического, религиозного, национального, интеллектуального, стилистического, трендового… От любых навязчивых идей и фобий. На всем, что мы делаем, и без того стоит некая неуловимая печать, водяной знак и отметка «Русского Гулливера». Существуют книги, которые могли напечатать или написать только мы, – я думаю, веселые люди догадываются об этом, и сейчас я лишь констатирую очевидное. Однако подобная открытость вовсе не означает всеядности: мы отмечаем то, в чем видим искру Божью. Искру Божью люди видят редко. Как в такой ситуации можно поддерживать некий определенный тренд или стиль?
Опыт подобной ответственности и работы есть. И навык вербализации этого опыта – тоже. Я не знаю, как называть людей, принципиально год за годом вымарывающих, вымывающих из нашей словесности все самое неожиданное, дерзкое, талантливое. Уныло подгоняющих под свои трафареты никуда не годные для родной речи словесные конструкции, превозносящие их, защищающие диссертации и т. п. Огромная масса стихов ускользает от них в силу внешней, формальной просодии, кажется им банальной, поскольку на смыслы, на нюансы этих смыслов, на музыку сфер их, увы, не хватает. На мой взгляд, господ прогрессистов раздражает в первую очередь именно то, что веками признавалось за талант. Малейшее его проявление обречено на раздраженное шипение, старательное замалчивание…
К счастью, первые номера «Гвидеона» получили негромкий, но вполне содержательный резонанс. Андрей Василевский усомнился в этичности существования литературного анекдота как жанра, сравнив шутки от Изи Грунта в рубрике «После Довлатова» с серией злых публикаций в журнале Дмитрия Кузьмина, проходящей под заголовком «Кто испортил воздух» (а ныне под заголовком «Безвоздушное пространство»). «Порченого воздуха» я не люблю (запах не нравится), но устное народное творчество литераторов о литераторах поддерживать буду. И не только потому, что люблю довлатовский юмор. Просто присутствие в литературе священных коров, неприкасаемых небожителей, несмотря на то что никто уже не помнит, по какой причине они таковыми являются, – к оздоровлению этой литературы не ведет. Другим серьезным упреком стала наша «религиозность». Все лето прошло под знаком борьбы с церковью. Мы тоже попали под раздачу. Когда-то мы были свидетелями кампаний по дискредитации государства, армии, науки, литературы. Сейчас – церковь. Борьба прогресса с мракобесием, образования с невежеством. Проиграли политически – обрушимся на церковь. Какая разница, как внести раскол? Березовский предложил Кириллу союз против Путина, тот не ответил – и понеслось. Может, это лишь продукт мятущегося интеллигентского ума? Может, просто заблуждаются? Перед нами новый этап противостояния «города» и «деревни», бессмыслицы и смысла, «деградации» и «эволюции».
