– Нет-нет! – запротестовал Дрыхлин. – Так я не возьму.
– Бери, бери, гость.
– Не могу.
– Как ты можешь отказываться, если знаешь наши обычаи?
Дрыхлин развел руками, простецкая улыбка раздвинула его щеки.
– Сдаюсь и принимаю подарок. Но желаю отдарить, – отстегнул с руки часы. – Примите от меня! Электроника!
Несколько секунд она разглядывала циферблат.
– Беру их, гость, чтобы не обидеть тебя, – сунула небрежно часы в карман брюк. – Я подарю их дяде.
Она искоса бросила взгляд на Савина и сразу же повернулась к Давлетову, словно задала ему немой вопрос. Помешкала, спросила:
– Хочешь такую же?
Давлетов неодобрительно покачал головой:
– Нет. Мне не нужно ваших соболей.
Глаза ее утратили густоту, потеплели.
– Откуда ты родом, отец?
– Я – татарин. С Урала.
– Далеко, – вздохнула она. – Я знаю Чегдомын и Хабаровск. В Чегдомыне в интернате жила, училась в школе. И в Хабаровске тоже училась.
Давлетов заморгал, глядя на охотницу, пробормотал что-то похожее на «бола, бола». Савин неожиданно уловил их поразительную схожесть, словно охотница была дочерью его начальника: скулы, лоб, разрез глаз.
– Ты вспомнил свою дочь, да? – спросила она Давлетова.
Тот утвердительно закивал головой, закашлялся по-стариковски.
– У тебя, наверно, красивая дочь?
Давлетов опять согласился кивком. Помолчал. Ответил:
– Только невезучая.
– Не нашла мужа?
– Нашла. Непутевый человек.
– Непутевый – тропу потерял?
– Потерял.
– Совсем худой муж… Он – хороший муж, – кивнула на Савина, и улыбка у нее стала виноватой.
Савина тронула эта виноватость, он и сам заулыбался, с непонятной для себя признательностью к ее словам. И произнес, что и не гадал:
– А ты красивая.
Нет, наверное, в мире женщины, которая бы равнодушно восприняла такие слова. Так и Ольга, изумленно махнула ресницами, непрошеный румянец пробился сквозь морозный загар. Вспыхнула, засветилась вся. Потом, словно на что-то решившись, надела шапку, спрятав волосы и девчонку в себе. Застегнула безрукавку, потянулась за паркой.
– Ухожу от вас.
– Как это «ухожу»? – всполошился Давлетов. – Куда, на ночь глядя, «ухожу»? У вас здесь дом, лежанка. А мы подремлем сидя.
– Нет. У меня другое зимовье. На Эльге.
– Давно там появились избушки? – спросил Дрыхлин.
Она не ответила, продолжала собираться. Савин глядел на нее, не веря в то, что она уходит в такую дикую ночь. Подошел к ней, хотел отговорить, убедить. Она провела рукой по его щеке:
– Пойдем со мной, бойе.
Савин даже не удивился, словно ждал этого. И не ощутил необычности приглашения. Виновата, наверно, тут была вся обстановка необычности, тайга, ее появление, нежданное и тоже из необычности. Потому он бездумно и молча стал собираться. Но услышал голос Давлетова:
– Это невозможно, товарищ охотница. У нас – задание.
– Бросьте вы! – вмешался Дрыхлин. – Дело молодое.
– Но я не могу разрешить Савину отлучку, товарищ Дрыхлин. Завтра будем замерять карьер…
– Я замерю! – Голос Дрыхлина начальнически затвердел.
Савин топтался, понимая, что разговор о нем и не в силах в него вмешаться.
– Где же я его потом найду? – растерянно спросил Давлетов.
– Отец, я приведу его к тебе, – голос охотницы прозвучал, как просьба о прощении. – К тому месту, где будут садиться ваши вертолеты.
Давлетов тяжело опустился на лежанку, борясь сам с собой, с пониманием, что нарушает установившийся порядок.
– Ну, вот и договорились! – воскликнул Дрыхлин.
Савин натянул свою черную шубу-короб, шагнул за охотницей через порог, не обнадежив Давлетова обещанием вернуться к сроку. Крутая темнота ослепила его, тишина оглушила.
