Конечно, каждое человеческое племя из тех, кто рассеялся по вселенной, изобрело ту или иную форму приближения к бессмертию – по крайней мере для богачей. Приверженцы культа риксов предпочитали медленную алхимическую трансмутацию-апгрейд, постепенный переход от биологии к машине по мере того, как часовая пружина их жизни мало-помалу ослабевала. Фастуны придумали бесчисленное множество разновидностей биологической терапии – вплетение теломеров, трансплантацию органов, медитацию, микрохирургическое укрепление иммунной и лимфатической систем. Так протекала долгая сумеречная борьба с раком и скукой. Тунгаи мумифицировали себя вместе с колоссальным объемом данных (они, помешанные на ведении дневников, были превосходными создателями образов и оставляли после себя модели личности, сканограммы с высочайшим разрешением и повседневные записи о себе самих – в надежде на то, что в один прекрасный день кто-нибудь их каким-то образом воскресит).
Но только в Империи Воскрешенных смерть сама стала ключом к вечной жизни. В Империи смерть превратилась в путь к просвещению, к переходу в более возвышенное состояние. Мифы древних религий сослужили Императору хорошую службу и оправдали единственный, но важный недостаток симбианта Лазаря: он не приживался в теле живого хозяина. Поэтому богатые и известные люди в Империи проживали срок, отпущенный им природой – около пары столетий, – и только затем переступали порог.
Первым переступил этот порог сам Император. Он пошел на величайший риск, дабы испытать свое изобретение, – он добровольно расстался с жизнью, и впоследствии этот его поступок стали называть Священным Самоубийством. Последний эксперимент он провел на самом себе, а не на своей умирающей младшей сестре, которую мечтал вылечить от болезни, укравшей у нее детство. Анастасия стала Первопричиной. Этот поступок, а также единоличный контроль над симбиантом – возможность торговать изобретением или наделять им верноподданных слуг семейства – вот что лежало в основании Империи.
Дитя-императрица вздохнула. Так долго все шло хорошо.
– Очень скоро будет предпринята попытка освобождения, – проговорил голос.
Императрица не стала отвечать. Взгляд ее мертвых глаз был прикован к риксу. «Пожалуй, – думала Императрица, – та немного побледнела». Другие заложники всхлипывали, вели себя беспокойно. А Анастасия была неподвижна и молчалива, как камень.
– Так что, миледи?
Императрица не ответила «поверенному».
– Быть может, вы хотите попить воды?
В последние пятьдесят лет это предложение звучало очень часто. Будучи биологически всемогущим, Другой нуждался в воде, причем – сильнее человека. Порой его мучила жажда. Рядом с Императрицей, как всегда, на столе стоял стакан, до краев наполненный водой. Но ей не хотелось прерывать своего поединка с женщиной-риксом, этой борьбы двух воль. Хотя бы раз Другой мог подождать, как ждала сама Императрица – терпеливо. Очень скоро рикс должна была занервничать под ее неотрывным взглядом. За этими стальными усовершенствованными глазами явно крылось что-то человеческое.
– Миледи?
– Молчи, – прошептала она.
Поверенный еле слышно вздохнул, и Императрица едва расслышала этот вздох.
