– В Литву и Польшу письма рассылайте! Пишите: царь Димитрий жив и набирает войско! И не забудьте указать – оклады выше королевских обещает! – поднял он вверх руку, как будто грозил кому-то за непослушание. – Кто ступит первым ногой на землю Московии – получит сверх за четверть золотой!.. Ха-ха! Вот так мы и заманим их!..
И не видел он, пьяный, потрёпанных лиц «ближних» царя. Наутро же, проспавшись, он покрутил больной головой: «Брр!.. И кто только пьёт эту гадость!..» Он опохмелился, оставил свою полусотню гусар Матюшке, сказал, что через месяц вернётся с войском из Посполитой, и уехал обратно за рубеж. Он поехал на Волынь, в замок Вишневец. Он вёз князю Адаму подробный отчёт о том, что сделал и как живёт их ставленник в земле Московской.
Но Валевский, как обещал Меховецкий, не появился в Стародубе. Зато в конце августа там объявился опять сам Меховецкий. Он был возбуждён, при встрече с ним всё время шутил и был весьма доволен чем-то. Но он уже не позволял себе такие штучки, какие ещё проскальзывали у него совсем недавно, при последнем его визите в царские хоромы.
– Ты не представляешь себе, какие дела разворачиваются в Польше! Рокош[13] Зебржидовского провалился! Жолкевский разбил под Гузовом рокошан! Об этом я тебе уже говорил в прошлый раз! Так вот: те разбегаются, ищут, к кому бы пристать! У всех рыцарей полно гусар! Но король не доверяет им, не берёт на службу. И они намерены искать в другой войне добычи, золото, оклады!.. И тут, к их радости, среди них разнёсся клич, что ты жив и собираешься в поход! Ха-ха! – потирая азартно руки, заходил он по горнице, и сабля постукивала и постукивала его тяжёлыми ножнами по слегка прихрамывающей ноге.
* * *
И вот наконец-то наступил тот самый Сёмин день. А перед тем у него, у Матюшки, была кошмарной ночь. Наутро же всё было по-прежнему: ночь новостей не принесла.
«Чёрт бы его побрал!» – уже не раз мысленно ругал Матюшка этот срок; он ждал его, отсчитывал мгновения со страхом.
День наступил, прошёл, закончился. И весь этот день Матюшка терзался, но не показывал ничего перед тем же Меховецким. А тот каждый день таскался к нему в хоромы и всё нудил про войско и что вот, мол, казна нужна большая.
– А где её взять?! – загорячился он как-то, не выдержав его нытья. – Города что за деньги-то шлют? Как будто там… лишь доят! И только отписками одними кормят! Вот, дескать, царём признаём, но серебришка взять негде! Кабацкую казну поразорили, и книги те, многие, куда-то затерялись! Мол, неизвестно с кого и сколько раньше брали!.. Пахомка пишет им: приноровясь по-старому! А они в ответ: десятую деньгу собрать не можем!..
Так мучился он весь этот день. К тому же его донимали дьяки какими-то мелкими делами. И он едва дождался конца дня, чтобы понять, что в этот день ничего не случилось… «Что? Наврали числа!.. Не может быть!..» Он в них, в эти числа, верил, как в Бога никто не верил до него… «Но почему же до сих пор сходилось всё? Обман, ошибка в счёте, загадка? А может, я зря учитывал те, дьявольские дни?.. Тогда, выходит, мне нужно ждать ещё три года! Да нет – даже четыре! А что будет через четыре? То я не просчитывал совсем!»
– Государь, тут есть девка, – вошёл к нему в горницу Пахомка и заикнулся о том, чем всегда готов был услужить ему, и сейчас почувствовал, что эта служба нужна. – У неё всё на месте, всё при ней…
Пахомка исполнял у него сразу две обязанности: ведал приказом Большого прихода и был его комнатным дьяком.
