Вы не подскажете дорогу к сердцу? - страница 17



Впрочем, чего еще можно ожидать от флоры, привыкшей к виду жухлых пожелтевших листьев на фоне изумрудно-сочной молодой зелени. Здесь листопад – ежедневное зрелище. И каждое время года – весна. Здесь жизнь и смерть, цветение и увядание не сменяют друг друга, а существуют параллельно. Одно переходит в другое. Вечный круговорот.

Но этот монотонный ход событий полон неожиданностей. Возьмите, к примеру, лотосы. Пруд день за днем празднично украшают кипенно-белые зубчатые колесики. Как юные балерины в воздушных оборчатых пачках, они, кажется, вот-вот закружатся в фуэте на округлых подмостках малахитовых листьев. И вдруг в одно прекрасное утро посреди этого моря снежных огоньков откуда ни возьмись появляется десант лотосов-чужаков кричаще-розового окраса. Это как если бы на балетную сцену неожиданно высыпали цыгане. Проходит день, и на месте одной цветастой «шестеренки» появляются две. Проходит другой, а их уже четыре! И колония множится, радуя глаз своей необузданной красотой.

Да-а… Наши голубенькие незабудки себе такого не позволяют. Наши-то колокольчики полевые поскромнее будут…


Славянка

Ну что, славянка – ромашка в поле,
Глядишь открытым девичьим взглядом?
Твоей кручине, твоей крамоле
Дивятся розы из-за ограды.
Живет ромашка в стране бескрайней,
Где зимы зябки и звуки зыбки,
Рябины алой закат румяней,
Лоскутно-яркий живой язык и
Чудной культуры святое буйство,
Грехи и вера души широкой,
Важней расчета шестое чувство
И вся в ухабах лежит дорога,
Где свет от славы и след от смуты,
Но часто правят порок и жадность,
Где нет пророка средь тысяч мудрых,
Но есть общенья простая радость.
За нашу удаль и бесшабашность
Славян не любят в иных пределах.
Им непонятно, а значит, страшно.
Им очень надо нас переделать.
В басах «Прощанья славянки» слышу,
В глазах печальной ромашки вижу,
Как подступает волной щемящей
Любовь к России – царевне спящей.
И почему-то, хоть это странно,
Не манят лоском другие страны,
И в мягком сердце густеет твердость.
Что это – горесть? А может, гордость
За ту, что взглядом открытым смотрит
И вопрошает, как могут те, кто
Друг друга раза целуют по три,
Терпеть, что бедность, что пошлы тексты,
Что каждый гений, а вместе гибнем,
Что всё мы знаем, но что-то ищем,
Что совесть пряча, сидим мы сиднем,
А после плачем на пепелище.
Ромашку косят, и мнут, и сушат
Цветок нехитрый, славянку-душу.
А ей не страшно, она не вянет,
Как сущность ваша, мои славяне!
Ромашка в поле, душа-славянка.
Какая сила! Какая воля!
Без песни будни, без смысла пьянка
И Куликово поле…

Ангел-мучитель

«Пошел к черту!» – рявкнул Олег Олегович. Помощник инстинктивно втянул голову в плечи, как если бы его сейчас собирались бить, сгреб в охапку бумаги и, врубив заднюю скорость, скрылся за дверью кабинета.

Олег Олегович Скротум, или О. О., как его уважительно и с некоторой опаской называли в офисе, с утра был не в духе. Ему нездоровилось, и на этом фоне всё казалось омерзительным. Погода, природа, работа – всё. Мельтешащие перед глазами сотрудники. Богатое убранство кабинета. Солидность возглавляемой им фирмы. Проект договора, который только что занесли. Ну а этот подхалимистый Игорь Дмитрич, которым он обычно бывал весьма доволен, в это утро предстал перед ним просто последней скотиной. Особенно эта шакалья улыбочка, этот заискивающий взгляд. И как только земля носит такого вот гаденыша, а?

Олег Олегович невольно удивился этому вопросу, так как сам год назад привел его в свою компанию – преданней Дмитрича не найти, думал он тогда, у меня глаз наметан! Но сегодняшнюю вспышку гнева О. О. страшно хотелось свалить на своего помощника, как будто от этого ему должно было полегчать.