– Убьет, – с насмешкой в голосе ответил Андрей, так и не поднимая бегающего взгляда. – Только убьет, а перед этим постарается замучить до смерти.
– Вот именно. Наслышан о его жестокости.
– Смерть все равно придет, – медленно проговорил Андрей. – Заканчивается все. Я не обману вас. Но я вас не боюсь, – и он твердо и презрительно посмотрел на подполковника.
– Ты плохо меня понял. Я не запугиваю тебя, я просто предупреждаю, – подполковнику неприятно было видеть презрение в глазах такого преступника, как Андрей, но он переборол себя. – Да, я еще хотел тебя спросить – ты знаешь Никитина?
– Да, – Андрей снова опустил голову, и взгляд его нервно забегал, взвешивая, решая.
– Кто он?
– Следователь прокуратуры.
– Что тебя с ним связывает?
– Он пытался меня арестовать два года назад.
– И все?
– Нет. Я тогда похитил его маленькую дочь и отрезал ей палец.
– Ни хрена себе. Ты и на такое способен?
– Да.
– С тобой свихнешься. А, между прочим, это он приходил сюда и просил за тебя.
– Зачем?
– Чтобы вытащить тебя из тюрьмы, я так понимаю.
Андрей весь сжался, сцепил руки и задышал чаще. Виталий Степанович не отрывал от него взгляда, впервые увидев у него проявление эмоций. Да каких. Это были уже не мини жесты, заметные только при внимательном наблюдении. Андрей застыл, пальцы сцепились замертво, тело откинулось к спинке, плечи опустились. Страх. Дыхание участилось. Это был не просто страх – паника, ужас.
– А, знаешь что, Андрей, он звонит каждый день, спрашивает о тебе. Я его уже в черный список включил. Хочешь поговорить с ним?
Взгляд Андрея снова заметался. Растерянность, попытка уйти от решения, спрятаться в скорлупу, читались в нем. А Виталий Степанович, чтобы закрепить позиции, взял мобильный телефон и стал набирать номер.
– Говори, – Горелов протянул телефон Андрею.
Тот неуверенно и осторожно прижал маленький аппарат к уху.
– Да, я слушаю, – прозвучал оттуда измененный динамиком голос Никитина.
– Это я… – тихо, с придыханием, ответил Андрей.
– Кто? Андрей? Коренев?
– Да.
– Где ты?
– Здесь.
– Не можешь говорить?
– Могу.
– У тебя… все хорошо?
– Да… Я хочу сказать – спасибо, Костя.
– Андрей… Алло… Ты пропадаешь.
– Передай Олегу – на этот раз я ничего не испорчу. Шанс все еще мой.
И Андрей отключил телефон и вернул хозяину. После разговора он как-то расслабился и сидел, не шевелясь, упираясь локтями в стол, обхватив одной рукой другую и лишь иногда сглатывал, словно у него в горле что-то мешало.
– Вот видишь, Андрей, все оказывается так просто. И нечего было ломать мой компьютер и смешить сотрудников.
Андрея оставили в подвале на улице Гризодубовой, оборудованном то ли под тюремную камеру, то ли под временное жилье. Там были решетки, но не было конвоиров. Еду ему приносили три раза в день люди в штатском. Дверь не запиралась днем и вела в небольшой дворик, обнесенный высоким забором. В воротах стоял единственный охранник и не обращал на Андрея никакого внимания. Андрей мог бы выходить во двор, но он оставался в помещении, лежал на койке и дремал весь день. Иногда его выводили в соседнюю комнату, осматривали, подключали к приборам. Он отвечал на вопросы, подписывал бумаги.
А в Москве выпал снег. Врач, осматривающий его, признал здоровым, но велел больше гулять из-за бледного оттенка его кожи. Тогда ему приказали выходить во двор.
Виталий Степанович Горелов смотрел из окна своего кабинета на маленький внутренний дворик и увидел Коренева. Неуверенно, словно после болезни, Андрей переступил порог и замер. Так делает дикий зверь после долгой неволи. С неба светило яркое солнце, нетронутый снег под ногами сиял и переливался, слепя белизной и блеском. И у Андрея полились слезы. Он стоял без шапки, с поднятым воротником легкой куртки и вытирал слеза ладонью, как маленький мальчик. Тут же он запястьем, сжатым манжетой, вытирал нос и снова проводил ладонью по глазам. Он почти ничего не видел, но упрямо не уходил в темноту помещения.
