– Я понял тогда, что значит «благоговение перед жизнью». Я молился, как Богу Живому, каждой маленькой, выловленной в океане ракушке. Каждому крохотному, присевшему на цветок мотыльку. Я шел по улице и любил людей, незнакомых, идущих навстречу. И молодую красивую женщину, видя в ней не женскую прелесть, а образ Божий. И больного неопрятного зулуса, зная, что из его слезящихся глаз смотрит на меня Творец. Я готовился к служению, мечтал, подобно Швейцеру, поселиться среди страдающих людей, в каком-нибудь бараке с прокаженными, ходить за ними, спасать, скрашивать их последние дни. Моя любовь достигла высшего состояния. Я уже уложил саквояж, взял билет на поезд в Виндхук, где меня должны были направить в лечебницу. За день до отъезда мой приятель пригласил меня на яхту, на полдня, на прощальную вечеринку, желая проститься со мной, устроить расставание. Я не хотел, мне это было уже не нужно, моя душа стремилась к иному. Но я сказал Господу: «Отпусти меня в последний раз. На один только час. Напоследок нагляжусь на друзей, наслушаюсь их слов, а потом буду только с Тобой!» Мы уплыли на яхте, там была музыка, прекрасные женщины, блестящие молодые люди. Мне казалось, что на пристани, от которой мы отплывали, стоит ангел и печально смотрит мне вслед. Я обещал ему скоро вернуться. Но когда мы вернулись, ангела не было, берег был пуст. Я не пошел за Господом, и жизнь моя сложилась иначе. Я больше не чувствовал вселенской любви. Меня больше не посещало прозрение. Чудо меня миновало. Ангел пронес мимо меня резной разноцветный фонарь, и свет его скрылся во тьме…
Белосельцев не изумлялся совпадению их судеб, воспринимал его как присутствующий в мире Божественный закон совпадения. Одна половина мира зеркально отражала другую. Ось симметрии проходила между ним и Маквилленом. Две их судьбы повторяли одна другую, воспроизводили таинственную синусоиду, по которой душа восходила к Богу и на самой вершине, не достигнув Творца, срывалась вниз. Он помнил ту старую деревенскую церковь, смиренных прихожан, тусклый, как позолота, голос священника, зовущий в Царство Небесное. И его молитва к Творцу, просьба отпустить его на один только миг, поклониться маме и бабушке, постоять на прощанье перед высоким горящим окном невесты, насмотреться напоследок на Василия Блаженного, на решетки Тверского бульвара, на памятник Достоевскому в шапке талого снега, а потом укрыться навеки под сводами монастырских палат, на острове, среди хладных вод. Всю остальную жизнь служить Творцу, вымаливая у него блага для рода людского, спасаясь от земных грехов. Он вышел из церкви. У порога стояла машина. Неразличимого в потемках шофера он попросил довезти его до ближайшей станции. Уселся в теплое бархатное нутро, пахнущее духами. С переднего сиденья на него обернулось женское лицо, блеснули в улыбке белые зубы. Брызнули на сверкающий снег снопы лучей, и машина помчалась, унося его прочь от церкви. С тех пор он менял моторы, пересаживался с роскошных лимузинов на танки, с самолетов на подводные лодки, мчался от станции к станции, удаляясь от той деревенской церкви, где согбенный седой священник звал его в Царство Небесное. Две их судьбы, два несбывшихся чуда. Их обоих провели у райских стен, за которыми, перламутровая, сияла заря, слышалось дивное пение. Но у самых врат поманили земными благами. Кто-то обольстительный, сверкая улыбкой, умчал их прочь от райского сада. Усадил в Лубанго напротив друг друга, вложил им в руки стаканы с горьким напитком, и они, опьянев, поверяют друг другу тайну своего отпадения.
