Выдумки о правде - страница 3



Вошел персонаж действительно неожиданный – с первого взгляда показалось, не ряженый ли?

Густая борода, как бы даже и запущенная, но стрижка короткая. Не священник. Тогда зачем борода? Для эпатажу? Приклеенная, чтоб не опознали? Глаза властные, умные, яркие какие-то, тёмные. Сам тоже брюнет – с проседью. Туловище крупное, мощное. Руки лопатой. Без колец. Часы простые, хотя и недешёвые. Но холёный – это уж как полагается. Слишком холёный для офицера ФСБ. Видимо, эта организация тут не играет или играет не напрямую.

Кресло под Хозяином чуть скрипнуло.

– Ну что ж, – сказал он. – Поговорим.

Глава 2. Бойтесь своих желаний

– Ты прости, проща-ай, красно со-олнышко,

Ты прости, проща-ай, месяц я-а-асный…

– Перестань, мамушка, и без того невесело.

– Да это я, деточка, думу думаю, так вот от думы и поётся.

– И что это за дума у тебя тяжкая, невесёлая?

– Да вот как горю-то твоему помочь, крестница. Есть средство – да ведь грех, вот что. А я ведь тебе мать не простая, а крёстная – за тебя мне ответ держать перед Господом на Страшном Суде. И тебе придётся, деточка. Вот что.

– Ах, мамушка, там что то ли будет ещё, то ли, может, Господь помилует, а здесь-то ведь пропадаю я, горит огнём всё в груди, жжет, так вот и жжёт. Только тебя стыдно, то к тебе и пришла пожить, будто только чтоб старость твою утешить, а то бы уж побежала к пруду да и утопилась бы, либо к нему, касатику, тёмной ночкой пробралась бы – да и тоже, как в воду… Ах, какой он Финист Ясный Сокол, такой красоты и не видано, и не слыхано.

– С малолетства ты поперёшная была, несговорчивая. Что в головушку забьёшь, так уж не вытеребишь ничем – подавай! Почто ты на сына хозяйского заглядываешься, не по себе сук рубишь, не в свои сани мостишься?

Девушка опустила гладкую головку с тяжёлой каштановой косой и заплакала – трудно, со всхлипами. Старушка, пригорюнившись, смотрела, потом погладила мягкие волосы девушки и произнесла:

– Ин ладно, помогу тебе, только дай ты мне слово верное, что, как им натешишься, в скиту скроешься навеки – всё одно уж тебе тут не жить. Или Демидыч в хозяйки возьмёт, или…

– Как в хозяйки?

– Да ты что, с любовью своей от мира отрешилась аль ты не взрослая?

– Ничего не знаю.

– Ну, слушай, дурочка. Под Невьянском-то нашим Хозяин ходов нарыл. Сказывают, как будто город у него там. Подземный. А в городу-то том в каком-то месте, слышь, хозяйка живет. Да не одна, вроде. Есть набольшая, есть и поменьше чином. А как она под землей обретается и на свет божий не выходит, то Хозяйкой Медной горы ее прозывают. Завод ведь медь да железо делает. А зачем та Хозяйка там живёт да что поделывает – про то тебе, девушке, знать не положено. Только не за одно злато-серебро Демидыч дела-то свои тут обделывает да царских слуг обводит, что к нему со строгостями шлют.

– А как же?

– Ну, будет с разговорами-то! Помогу тебе, а там вместе в скиту укроемся – грех отмаливать будем.

– Когда же, мамушка?

– А вот сегодня в ночь и пойдём. Прямо в спаленку его ход знаю – проведу тебя. А откуда что знаю – про то не спрашивай, слышишь?

Ночью и пошли. Да таково-то чудно: повернула мамушка в стене толстый гвоздь по-особому – тут же шкап кухонный в сторону и отъехал, и проход в стене-то образовался, вроде как вниз ступеньки ведут. А ступеньки, сразу видать, нехоженые, неметёные, а на стенах паутина висит. Мамушка и говорит:

– Ох, не знаю, деточка, пройдём ли сегодня. Может, уж ходок-то обрушился, придётся тогда Весёлыми горами пробираться, оттуда тоже ход подземный идёт в Невьянский завод, да и не один, вроде. А уж это – не дай Бог! Вот что.