Выплеск мозга - страница 4
Внезапно в одном из ответвлений лабиринта появился некто. Некто был с ножом и быстро направлялся в сторону Алексея. Сердце забилось чаще, дыхание перехватило, стало нестерпимо жарко. Гитлер! Гитлер, державший в руках большой кухонный нож, бежал на Алексея. Невысокое тело вождя третьего рейха быстро приближалось, Алексей физически ощущал источаемую фюрером ненависть. Недоумение охватило Алексея. В чем он мог быть виноват перед Гитлером? Развернувшись, Алексей попытался бежать. Но ноги будто увязли в неуверенности и тревоге, охватившей тело. Оно разделилось, частично оказавшись в плену у иных законов физики. Оккупировавшая его тяжесть сковывала, движения были медленными, требовали много времени, в противовес тревоге, которая очень быстро нарастала. Алексей взглянул на свои ноги и понял, что выбежал из лабиринта. Тревога сразу исчезла, вокруг стало светло. Алексей поднял голову и увидел пшеничное поле, которое тянулось до горизонта по всем направлениям. Нахлынувшая легкость подтолкнула, и Алексей побежал. Он бежал и бежал, бежал и бежал, бежал и бежал, пшеница становилась всё выше, бежать было всё труднее, но он всё равно бежал, раздвигал пшеницу руками и бежал. И словно, как в спидометре, накручивающем километраж, в Алексее всё больше накручивалась уверенность в необходимости прибежать. И он прибежал. Чувство, что истина где-то рядом, заставило остановиться. Он раздвинул пшеницу руками и увидел ЕЁ тело. Лежащее в колосьях, оно было прекрасно, потому что было ЕЁ. Всё полностью ЕЁ. ЕЁ ноги. ЕЁ бедра. ЕЁ живот. ЕЁ грудь. ЕЁ плечи. ЕЁ руки. ЕЁ шея. ЕЁ голова. И самое главное ЕЁ уши. Алексей присмотрелся к лицу любимой и понял, что сейчас истина откроется ему, сейчас он познает то, что должен познать. Вглядываясь в ЕЁ лицо, он никак не мог узнать любимого им человека, он вглядывался внимательней и пытался разобраться – кто же перед ним. Медленно мозаика аморфных черт сложилась, и лик Христа ласковым и успокаивающим голосом произнес: «Аффелия-препрекрасная Пиздочудище, пожирающая майн-Кампфы писей!».
Всё встало на свои места. Гитлер не терпел, когда его труд пожирали писей. От очевидности понятого Алексей поднял голову к небу. Подул лёгкий ветерок, принесший шум колосьев и душевное спокойствие, которое русский человек, возможно, только и может испытать в единстве с природой и её, сбалансированном тысячами стихий, умиротворении. Что может быть прекрасней пейзажей родного края? Жёлтое полотно пшеничного поля, простирающееся во все стороны до горизонта, голубое небо над головой. И облака, наполняющие пространство навязчивым треском телефонного звонка.
Алексей проснулся. После нескольких секунд замешательства и осознания происходящего, он протянул руку к телефону и взял трубку.
– Але? А… Да. Приветики, – зевая, протянул Алексей, – что сегодня? Да так… Есть что. Нет, сегодня никак. Типа потом. Может завтра. Посмотрим. Слушай, мне сегодня сон приснился, очень Сорокинский. Короче, снится мне дом, посреди поля. Такой двух-этажный дом, который стоит по середине здоровенного такого поля. И я внутри, чувствую, что дом этот, он как организм, то есть я не просто внутри дома, а внутри организма. То есть как, типа, глист в желудке. Нет, маме не рассказывал, он мне только что приснился, ты меня разбудил. Да-да… Маме понравится, она у меня про глистов любит… Знаю… Но я не глистом себя чувствовал в этом доме, вернее я совсем не в желудке там был, я как бы в сердце этого организма был, ну то есть мне так казалось что я в сердце, а сердце его – это туалет, то есть я в туалете дома и в сердце организма. И тут меня осеняет, что у сердца там всякие клапаны, к которым подходят артерии и вены, и по ним кровь, а у туалета, типа, трубы, и по ним либо вода, либо говно. И тут я чувствую импульс, и понимаю – сейчас сердце зальет этой как-бы кровью, и у меня такая тревога. Я боюсь, что говном зальёт, и сердце у самого так стучит, я к нему прислушиваюсь, а это ты звонишь – и я проснулся… Такой вот сон. Почему Сорокинский? Ну про говно ведь. Да не рассказывай – раз про говно – значит по-сорокински. Ладно, ок, короче, мне тут в дверь звонят. Всё – пока!