«Ах так!» – тоже взглядом ответил Дима, и теперь уже весь во власти только своего комсомольского долга, продолжал:
– Подумали бы хоть о почетном звании своего класса! До чего докатились!..
Потом выступали другие члены комитета. И все так возмущались, будто в их классах никогда ничего похожего не случалось.
Решение комитета комсомола было строгим: лишить десятый «А» почетного звания имени Олега Кошевого и права заниматься в лучшей классной комнате.
Наутро десятые «А» и «Б» поменялись местами. Кое-кто предлагал не торопиться – почему бы эту процедуру не отложить до следующего дня или хотя бы до большой перемены. Куда спешить – не на пожар же… Но большинство настояло на немедленном перемещении.
Да, большего позора придумать было невозможно. Дело даже не в новом помещении – комната как комната. Унизительно то, что десятый «Б» по успеваемости был самым слабым из всех старших классов.
Сразу же после переселения, еще до звонка на урок, в классе установилась робкая настороженная тишина, лишь изредка нарушаемая подчеркнуто горестным
вздохом.
– Сима! – в один голос произнесло несколько учеников, услышав торопливо приближающийся цокот каблуков. В гулком коридоре они раздавались угрожающе-
зловеще.
– Что вы натворили! – с порога крикнула Козлова. Легкий шерстяной жакет, шелковый шарфик, светлые, неаккуратно прибранные волосы – все на ней трепетало, топорщилось.
Ученики, только что глубоко чувствовавшие свою вину и полные раскаянья, вдруг замкнулись и смотрели на негодующую учительницу холодно, непроницаемо,
даже с вызовом.
Десятиклассники не любили своего нового классного руководителя. Они знали Серафиму Матвеевну по прошлым годам. Она преподавала у них химию. Известно было им и то, что несколько лет Козловой не доверялось классное руководство. В этом году ей поручили десятый «А» как наиболее сильный, дружный и организованный. Туровой Марине Петровне, их бывшему классному руководителю и преподавателю русского языка и литературы, дали десятый «Б» – самый трудный.
Козлова, все эти годы недовольная своим особым положением, была рада, что к ней наконец вернулось доверие педагогического коллектива. На десятом «А» она надеялась поднять свой авторитет. И сразу такое…
– Данчук, – обратилась Серафима Матвеевна к старосте класса. – Выясни, кто был зачинщиком этого безобразия, и доложи мне. Сообщу на работу родителей, исключу из школы! – Она стукнула по столу кулаком.
– Все были зачинщиками, кроме трех незачинщиков! – послышалось из глубины класса. Козлова посмотрела в сторону, откуда донеслась реплика. Но все ученики молчали. Их лица были бесстрастными, глаза – искренне-невинными.
Саша встал, подавляя спазм, перехвативший горло, сказал:
– Ничего я выяснять не буду.
– И зачинщики, и незачинщики – все мы признали свою вину и уже получили по заслугам, – поддержала Данчука Соболева.
– Ах вот оно что! – возмутилась Серафима Матвеевна. – Теперь мне понятно, почему в вашем классе нет ни порядка, ни дисциплины! Тут круговая порука! Но имейте в виду, я вам это дело поломаю! Я вас всех выведу на чистую воду!
Полная жалости и сострадания к своей участи, она уже хотела покинуть класс, как вдруг ее осенила идея пересадить учеников.
– Вьюнов, сядь с Кургановой…
– Что вы, Серафима Матвеевна! – испугался Игорь. – Мы с ней, чего доброго, подеремся! С кем угодно, только не с ней.
– Чтобы я села с Вьюновым! – в свою очередь отозвалась Зина, боясь, как бы не подумали, что она желает этого соседства.
