Над юницей возникает размытая тень – сущность, походящая на склонившегося длиннорукого зверя. Тень внимательно смотрит на них с высоты своего роста, спрятав руки за спину.
– «Она злейший враг самой себе», – Каргаш изображает чувство горести. – «Ну же! Если смерть избавит её от страданий – будь мужчиной. Помоги ей покончить со всем этим. Твоя забота нужна ей меньше всего».
– «Забавно выслушивать советы от ничтожества, который даже не может увидеть своего отражения в зеркале», – мысленно отзывается Мизгирь, прерывая разглагольствования беса. – «Хватит привлекать к себе внимание, Каргаш. Я про тебя и без того забыть не в состоянии».
– «На что мне твоё внимание?» – делано обижается Каргаш. – «Пф! Теперь ты не единственный, кто меня видит».
Бес плавно указывает подобием руки на голову Грачонка, сидящей к нему спиной. Зловеще молвит, растягивая слоги:
– «Повторюсь! Интересный глаз тебе удалось сотворить тогда. Впервые вижу такое уродство. Истинно – впервые».
Грачонок затыкает уши, опускает голову. И тогда Мизгирь с ужасом осознаёт. Она не просто видит Каргаша. Она его ещё и слышит.
– «Вот оно – моё зеркальце», – усмехается бес, воздевая лапы в стороны. – «И всё благодаря тебе, слабоумный ты лекарь! Благодаря тебе!»
***
Грачонок могла видеть обратную сторону Покрова глазом, скрывающимся под повязкой. Глазом, созданным искуснейшим плетением кудесовых нитей. Искуснейшим настолько, что Мизгирь был не способен сплести его самостоятельно.
Слеза Явиди, что он отдал Грачонку в тот день, выполнила своё предназначение сполна.
Однако всё же оставалось нечто, что даже слеза была не в силах исправить.
Со дня пробуждения Грачонок не произнесла ни слова. Сложно было выделить из её тягостного молчания какие бы то ни было достоинства. Хотя одно всё же имелось. В Савении успешно торговали инверийцами, называя их «исчадиями, сношающимися с белоглазыми». Услышь кто-то, как Грачонок говорит с заметным инверийским говором, неприятностей в дороге могло стать в разы больше.
Но «инверийское исчадие» оставалась немой, умалчивая о дикости и звериной лютости самих савенов. Грачонок не просто отказывалась говорить на языке убивцев, но и на родную речь не откликалась вовсе.
– Мне жаль, но из-за войны все пути до Бравена закрыты. Нам остаётся бежать на юг.
Мизгирь не мог вынести отчуждения в её взгляде. То было год назад, когда они были вынуждены искать способ переправиться через реку Ярынь, отделяющую старую границу Инверии и Савении.
– Мы должны отступить на земли Савении, грачонок. Мне жаль.
Первое время их совместной жизни Грачонок избегала прикосновений, редко поднимала взгляд. Подолгу сидела в одиночестве, забиваясь в углы и поджимая ноги. Мизгирь споил ей огромное количество успокаивающих зелий и отваров.
– «Как только ты её пьяницей не сделал», – дивился Каргаш.
Вскоре Мизгирь стал замечать, что Грачонок подкармливает мышей. Она могла сидеть подолгу, не шевелясь, наблюдая, как зверьки заходят к ней на ладонь.
Мизгирь не вмешивался. Первая её улыбка с тех пор, как они стали скитаться вместе – заслуга этих треклятых грызунов, гадящих в его вещи.
