– Заткнись, Каргаш. Я начинаю злиться.
– «Давай меняться, лекарь. Тебе ведь самому опостылело влачить столь жалкое существование».
Мизгирь усмехнулся, но вовсе не из-за весёлости.
– О, нет, не думай, что из-за того, что какие-то болотные девки украли у меня портки, я сдвину шов. Я без ноги обхожусь целый год, чтобы шва не трогать, а тут, думаешь, сдамся? Этому никогда больше не бывать. Никогда. Даже если подыхать буду в выгребной яме.
Каргаш изобразил, что подпирает указательным пальцем щёку.
– «А если в выгребной яме станет подыхать твоя одноглазая девка? Тогда?»
– Тогда ей лучше оставаться в яме. Лишь бы не с тобой.
– «Ты преувеличиваешь мои достоинства!»
Мизгирь повернулся к бесу, попробовал сосредоточиться на его расплывающемся обличье. Сказал, не тая ненависти:
– Клянусь, если до этого дойдёт, я не колеблясь вспорю этому телу живот прежде, чем ты вспомнишь, как чувствовать и управлять мышцами. И последний раз повторяю. Последний. Даже думать о ней не смей. Она всего лишь ребёнок.
Каргаш с досадой всплеснул подобием рук.
– «В этом как раз вся прелесть, идиот! Из такой можно вырастить всё, что угодно. Я говорю тебе о нечто большем, а ты воспринимаешь всё через призму своих испорченных мыслей. Затащить девчонку в кусты и раздвинуть ей там ноги – дело одной минуты. Ладно, в твоём плачевном случае дольше. А вот придать её уму и сердцу нужное состояние, научить собачьей покорности – тут такой идиот, как ты, не справится. Твоя холодность уже ранит её сильней, чем любые мои высказывания».
Мизгирь вновь был вынужден отвлечься от поиска созвездий на облачном небе. Слишком сильно надавив на палку, он чуть не переломил ту пополам.
– Ах, простите великодушно! – язвительно отозвался он, парадируя беса. – Какой я, оказывается, мерзавец! Что ты вообще мелишь? Какая ещё холодность? Я делаю для неё всё! Из кожи вон лезу, чтобы успеть найти способ избавить её от этого проклятого глаза, прежде чем сдохну сам. А я обязательно сдохну, уже совсем скоро. И утащу тебя с собой. Гореть нам в обнимку с тобой, подлая ты тварь.
Мизгирь отвернулся и осторожно, но вполне сердито двинулся вдоль кромки воды. Нужно было спешить, чтобы вернуть вещи до восхода солнца. Выйти к людям в чём мать родила – полбеды. Показать всем шов Явиди, чёрной паутиной виднеющийся под его кожей по всему телу – вот настоящая катастрофа. Ему выстрелят в голову и вобьют кол в сердце прежде, чем он скажет: «Доброго всем утра!»
Каргаш неотступно следовал за ним.
– «Ты из кожи вон лезешь, чтобы оставаться и дальше двуличным лицемером. Раздаёшь указания направо и налево, когда сам… О, да, те мысли даже не вызывают у тебя страха и отвращения».
Мизгирь соскользнул ногой в воду, но не смог издать ни звука. В горло ему будто затолкали булыжник. Каргаш тем временем продолжал, лез ему в голову со своей ненужной правдой.
– «Ты представлял, как бьёшь эту одноглазую дуру, когда она не слушалась. Представлял, как убиваешь, когда уставал возиться с её подавленностью и безразличием».
– Это был всего лишь сигнал о моей усталости. Думать, не значит совершать. В этом вся разница между тобой и мной.
– «Разумеется, ты устал. Устал сдерживаться. Устал настолько, что уже в деталях представляешь себе, как бьёшь эту соплячку ножом в шею. Даже размышлял, как будешь отмывать набежавшую кровь…»
– Ты отвлекаешь меня, заткнись. Мы оба знаем, что всё это чушь полнейшая.
