Безумный взгляд г-на Плесова метался от бородки психотерапевта к бегающей монеточке. Двойственность его личности – «зверь»/ «агрессор» и «жертва»/ «виктим» – мешала ему реагировать однозначно. Роману Валентиновичу хотелось искалечить Федора Михайловича. И молить его о помощи.
– Ты кто?
– Доктор.
– Петрович, он кто?
– Доктор, кто. – Финк вновь курил.
Теодор ухмыльнулся.
– Нахер мне лепила? Я так и так сдохну! – Плесов ударил матрац. – Че зырите? Да, проебался. Все проебал. Все…
– Сделать вам укол? Вы заснете, – предложил ФМ.
– Засну? – Роман Валентинович втянул воздух через сжатые зубы. – Я давно не спал. Пытался, а Глашка меня сцапала!
– Глашка?
Плесов указал на плакат с латиноамериканской «девушкой» лет тридцати пяти, висевший над раковиной.
– Теплая. Ласковая. Прижалась ко мне. Я больной, но я не допился! Явь и галлюны различаю.
– Сам в ляху отвертку всадил? – полюбопытствовал «Майор Том».
– И ты б всадил! Трамала в аптеке нема, мопед мой спиздили, вы ж его не ищете! – огрызнулся Роман Валентинович. – В облцентр мне никак! Я обезболился болью!
«Селфхарм. Аутоповреждение ради отвлечения от психологических либо физических страданий», – про себя цитировал учебник мистер Тризны. – «А это уже тема раздела для дисера: «Селфхарм реднеков». Массовая культура освещает муки среднего класса, элиты и меньшинств. Не гопников».
– Что конкретно вас испугало? Дама с плаката, ее действия?
– Она меня чуть не выжрала! – Плесов вздрогнул. – Обнимала, целовала, а я… задыхался! Как в болоте…
Майор отвел Феденьку в сторонку. Признался, что боится Плесова в обезьяннике запирать, окочурится еще. На полицейских повесят. Жестокое обращение, превышение должностных. Видя скептическую усмешку ФМ, ответил прямо: «Неугодный я. Беспартийный».
– Пусть лейтенант из города трамал привезет. У меня реланиум, слабенький. Для паллиативного, что для нас – валерьянка. Под трамалом парень успокоится. Вы сможете его допросить. Тут, дома. – Мистер Тризны изучал роковую Глашку. Милая она была. Уютная, как герань в кашпо из макраме. Или это чесалась его детская травма – привычка к пошлому?
– Он не опасен?
– Бессонница, галлюцинации, страхи. Он слишком дезориентирован и подавлен, угрозы он не представляет.
– Ну, и славненько. Я вас подброшу до поликлиники.
***
Хороший мастер, верующий, в храме челом бьет: о пятерках детям, здоровье родителям, терпении в эквиваленте золота, молчании – жене. А себе – о клиенте, который закажет уйму сложных, дорогих деталей.
Супер-клиент обычно появляется в момент максимальной неготовности мастера. Кара Божья!
Виски Волгина зажало в раскаленных тисках похмелья. Рот высох. На границе зрения вспыхивали фиолетовые круги и линии, пока румяный столичный гусь требовал выполнить непростую резьбу за два часа. И его деньги упускать было нельзя: у Лили, дочи, зуб разнылся, за коммуналку долгушку прислали – под сто косарей. Поэтому Василич, дрожа, вытачивал на сорокалетнем станке «инновационную» фигню.
Заходил Эдуард Хренов, бывший артист бывшей филармонии.
– Врачика тю-тю! С поликлиники! Финк арестовал! – наушничал он звучным баритоном. – Калерия Анатольевна говорит – наркоман. Что б он нам в мозгах нахуевертил?! – Хренов кашлянул. – Есть… лекарство?
– Дядь, блядь! Шкыньдзёхай адсюль! Не мешай!
– Хамло ты, Витя! Вся семья у вас деревенская, скажу, деревянная.
Слесарь замахнулся, культурный пенсионер удалился.
