Высокочувствительный ребёнок. Как научиться жить с ним и не выгореть - страница 14

Мой ребенок до определенного возраста, выходя со мной во двор и попадая на детскую площадку с каруселями, качелями, песочницей и горкой, не играл на ней. Там играли другие дети. Он уже не мог кататься с горки, так как то, как на ней катается другой ребенок, было само по себе уже захватывающим зрелищем. Я называла его «наш созерцатель».

Он, как наблюдатель, стоял и впитывал происходящее вокруг: в песочнице, на дорожке для беговелов, на качелях. Само оборудование площадки и происходящее на ней давало ему достаточно впечатлений, чтобы переваривать это, а самому пользоваться площадкой было уже лишним. Дочка так не делала. Ее чувствительность проявлялась другим образом. Она сразу же бежала к свободным качелям, занимала их и очень долго с удовольствием каталась.

Такая большая загрузка нервной системы имеет свое влияние на их развитие. Можно сказать, что они набирают огромную базу данных, прежде чем в этой базе смогут разобраться и упорядочить свои чувства и ощущения.

Физиологически они могут расти быстрее, идти по верхним нормам роста, раньше начать ходить, у них раньше сверстников могут начать меняться зубы. Но по психоэмоциональному развитию они могут отставать на год-два от детей их возраста. Это не связно с интеллектом, а касается сферы управления эмоциями и реакций психики.

Обычно им свойственна большая внимательность к тому, что делают и говорят им другие, но при всей своей чувствительности, при тонком восприятии нюансов настроений и поведения они не могут встать на место другого человека и понять его.

Это удивляет родителей. Эмпатия как бы есть.

Но ее как бы и нет.

Они не понимают, почему люди совершают те или иные поступки, почему другой может иметь другие интересы или мнение, почему их мнение не очевидно всем. Не сразу становится доступной эта опция.

Поэтому кто-то говорит об их необыкновенном чутье и прозорливости, а кто-то одновременно о том, что они не воспринимают ничего вокруг и не способны учесть ничьи чувства. Охваченные яркой эмоцией, они поддаются ей, подпадают под ее влияние. Так происходит до тех пор, пока они не отрастят в себе способность затормаживать сами себя, контейнировать сами себя и удерживать несколько переменных в центре внимания одновременно.

Моя дочь, когда чувствует давление, показывает не просто противление. Она раздражается. По утрам это особенно заметно. Стоит только разбудить ее, и она взрывается раздраженными комментариями, психует, делает все наоборот. Пеняет мне: «Ты меня разбудила». Я отвечаю, что это моя работа – будить ее, когда надо собираться куда-то. Я стараюсь найти для нее смыслы в том занятии, которое нам обещает новый день, в поездке. Это не работает с ней, пока у нее не пройдет ее негативное настроение.

Она как удав, проглотивший бегемота. Понадобится выделить время и не трогать ее, чтобы накопленное раздражение рассосалось. Если же давить и торопить ее, то она подогревает саму себя раздражением, и дело не сдвигается с мертвой точки. Это ребенок, которого невозможно поторопить.

А каждое понукание обижает ее. И мне приходится с этими обидами сначала разобраться, развеять их. Только потом она сможет спросить как ни в чем не бывало: «Мы еще успеем поехать?»

Их самоконтроль развивается на пару лет позже обычных детей. Уравновешенность и сдержанность тоже будут им доступны со временем. Их не следует требовать до того, как они развились. В этом смысле развитие высокочувствительных детей будет аномальным. Но мы в состоянии поддерживать этот процесс развития, чтобы он как минимум не застопорился. Об этом будет сказано дальше.