То есть с трудом сдержался, чтобы не заржать, гнусно и неуместно.
Истерика, мать ее. Не вовремя.
— Совсем одичал в своих Европах. Хочешь поближе познакомиться с русской тюрягой и самым справедливым и гуманным судом?
Киллер все так же недоуменно покачал головой, но спорить не стал, а мобильник спрятал.
— Нужно расследовать, это же… человек… — На «человеке» Киллер явственно запнулся. Наверняка тоже не может сказать про труп «Поц». И «Миша» тоже не может.
— Сейчас мы позвоним Фильке, а она свяжется с полицией.
«Или не свяжется, но правильным европейцам об этом лучше не задумываться».
— Еще Сенсею, — тихо встрял Кир: как всегда, собранный, разумный и холодный, словно не его тут только что рвало в уголочке.
— И Твердохлебову? — спросил Ариец, уже доставший телефон.
Дон кивнул.
— Быстро звоним и уходим.
И тут же в трубке откликнулась Филька. Такая встревоженная, словно сердцем почувствовала неладное.
— Что случилось, Дон?
— Поца убили. Мы нашли труп.
— Где?
Дон назвал адрес, сам даже удивился, что способен трезво мыслить и ориентироваться в пространстве, несмотря на панику и истерику. Словно паниковал и истерил один Дон, а руководил ребятами и звонил Фильке — другой.
Филька помолчала секунду.
— Возвращайтесь к бане, ждите меня там, никому не звоните. Я скоро буду.
Тому, что Филька знает про баню, Дон даже не удивился, не до того было. Дождался только — еще целых несколько секунд — пока Кир и Ариец закончат докладывать Сенсею и Твердохлебову, и махнул «на выход».
Филька появилась действительно скоро. Через каких-нибудь пять минут. Так торопилась, что даже переобуться не успела: ее выпендрежные, совсем не по строгим школьным правилам, сабо на деревянной платформе дробно цокотали по асфальту. И переодевалась в спешке. Дон снова чуть не заржал, так она смешно смотрелась в своем строгом черном пальто, ярко-красной широкополой шляпе — и в этих сабо!
Не истерить, напомнил он себе. Ржать, плакать и пить боржоми потом. Когда все закончится. А пока — на мне Семья.
Филька явилась не одна. Привела на поводке здоровенную волкоподобную псину. Бурую, с черной полосой вдоль хребта и крокодильими зубами.
Подумалось мельком — не сцепятся ли собаки? Черный-то так никуда и не ушел. Дождался на выходе из подворотни, довел до бани, а теперь сидел на ступенях — охранял. Их охранял, кого же еще?
Но нет, драться псы не стали. И рычать друг на друга тоже.
Даже не посмотрели, так, скользнули взглядами около и мимо, и сделали вид, что второго тут нет и не было никогда. В точности, как Филька и Эльвира, когда у них разногласия по поводу учебного процесса. Нет, не было, не знакомы — но слишком подчеркнуто.
Вот так и тут. Псы явно имели друг друга в виду.
Что удивило Дона куда больше, так это откуда вообще у Фильки взялся пес. Не было у нее никакого пса! Никогда! Ни псов, ни кошек, ни хомячков она не держала в принципе. Не любила. И они ее не любили — то есть не в том смысле, что недолюбливали и пакостили, а в смысле игнорировали. Как мебель.
А этот шел рядом, словно всю жизнь так и ходил.
И еще эта странная расцветка, что-то она Дону напоминала просто до ужаса. Но что — он не мог вспомнить. Что-то левое, совершенно не имеющее отношения к Поцу и убийству.
Тьфу ты. Так хорошо было об этом не думать!
А Филька же наверняка начнет расспрашивать…
Дон ошибся.
Не стала она ни о чем расспрашивать. Только оглядела Семью, сбившуюся в кучку около бани, потрепала пса по бурой шерсти и спросила:
