Скорее заржет, он же марку держит, наш Леон Киллер. Шапочку ему подарить, что ли. И Растение.
Дон не ошибся. И в самом деле, через пару минут молчаливой спортивной ходьбы Киллер деланно веселым голосом принялся травить байку про пса по имени Рауль. Байка была дурацкая, в лучших европейских традициях, но Семья дружно смеялась — поначалу натужно, а потом и в самом деле отпустило.
Видимо, все так старались расслабиться и не думать о плохом, что немножко переборщили.
А может недовыветрившиеся остатки алкоголя забродили в головах.
Как бы то ни было, к дому Киллера подошли этакой разудалой компанией, разве что частушек больше не пели, ограничились анекдотами и байками из тырнета. Про школу, что характерно, никто не упомянул. Даже Ариец, который выглядел потерянным и несчастным, словно это он предал, не уберег и во всем виноват и тот начал кривовато, но улыбаться и чесать уши черному псу. Зверюга так и шла рядом с ним, как привязанная.
Анекдоты закончились аккурат к тому моменту, как дошли до Киллерова двора. Не сами по себе закончились, а от удивления.
Поначалу Дон подумал, что они заблудились. В прошлый раз — то есть вчера вечером — это был самый обыкновенный старый двор-колодец. Грязноватый, обшарпанный, по-советски неуютно-монументальный: по углам красовались бетонные вазы-клумбы, полные окурков; посередине корячилась помесь горки с песочницей; дополняли картину покосившиеся качели, тронутые ржавчиной и забвением, доисторические лавочки и доминошный стол.
Теперь же двор сиял чистотой и разноцветными фонариками, волшебными в голубых сумерках. Бетонный монстр превратился в руины замка, увитые диким плющом и расцвеченные все теми же фонариками; разумеется, его уже оккупировали дети — штук шесть лазило по лесенкам, каталось с горки и рыло подкопы. Еще двое детишек, мальчик и девочка, качались на аккуратных ярко-желтых качелях, расписанных маргаритками. В мозаичных вазах пушились яркие астры, они же нагло вытеснили с газона автомобили — те растерянно жались к стенами, не смея ступить на цветы и зелень. Почти так же растерянно сидели на расписных лавочках несколько завсегдатаев доминошного стола, робко пряча под полами извечные бутылки и тюльку в томате.
А стол был занят. Скатертью самобранкой и семью гномами. То есть не гномами, а старичками — разными, совершенно непохожими друг на друга, в них общего только и было — седина и небольшой рост. И любовь к вкусным пирогам.
О, этими пирогами можно было останавливать армии! Они благоухали так, что у Дона тут же забурчало в животе. Впрочем, он слишком увлекся разглядыванием вышитой скатерти, медного самовара с сапогом на трубе, чашек в красный горох и восседающей на чайнике бабы, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
Но самым интересным была не баба и даже не пироги.
Любопытнее всего были старички.
Одним из них, что совершенно не удивило Дона, оказался Франц Карлович. Профессор кулинарии в своем неизменном красном колпачке и с полудюжиной французских медалей занимал почетное место во главе стола, у самого самовара. Рядом сидел кругленький, розовенький, но какой-то неухоженный дедуля в черном пиджаке поверх косоворотки, с седым казацким чубом, торчащим из-под сдвинутого на затылок картуза. С другой стороны — интеллигентнейшего вида носатый дед в галифе и сизой гимнастерке, его фуражка с красным околышем возлежала на столе, под левой рукой.
