На миг ему даже показалось, что в его руках глина, и вокруг никого нет, только они вдвоем, и под его пальцами начала оживать Она…
— Дон, проснись! — вырвал его из грез голос Арийца.
Белобрысый тряс его за плечо и смотрел с любопытством.
Дон зажмурился, резко открыл глаза и обернулся.
— Ты чего? Я не сплю.
— Ага. Что это у тебя?
Дон опустил взгляд на то, что держал в руках: фигурку из хлебного мякиша. Он сам не успел разобрать, что именно вылепил — такое вдруг напало ощущение, что Ариец подглядел за чем-то слишком личным, почти интимным. Рука сама собой сжалась в кулак, сминая нечаянное творение.
— Так, ерунда. — Дон кривовато улыбнулся Арийцу и перевел взгляд на дремлющего с открытыми глазами Киллера. В руке у него было недоеденное пирожное, на губах блаженная улыбка дорвавшегося сластены. — Пора бы спать. Вон, некоторые уже почти носом в салате.
Его услышал Франц Карлович, закивал, засуетился…
И как-то так получилось, что через пару минут они все уже оказались у Киллера дома, на двух единственно пригодных для спанья поверхностях: на кровати в спальне — Дон, Киллер и Ариец, а Кир с Витьком на разложенном диване в гостиной, где он сам проснулся всего лишь сегодня утром.
Какой был длинный день, подумал Дон и провалился в сон.
[1] Видимо, все же пес предпочел сохранить инкогнито, ничем другим такую Донову недогадливость объяснить невозможно.
[2] Если бы Дон читал Е. Лукина, то знал бы совершенно точно: кот Калиостро пропал не невесть куда, а в Баклужино, к своему хозяину, колдуну Ефрему Нехорошеву.
12. Глава 9, в которой требуется нюх, а не осиновый дрын
Дон позвонил в самый неподходящий момент… или наоборот — в самый подходящий, когда на пороге кабинета появилась чрезвычайно озабоченная Эльвира. Она даже успела сказать что-то про упырей-проверяющих, начала еще в коридоре, но, услышав телефонные вопли, махнула рукой: подожду, ответь.
Феличе кивнула и тут же про директрису забыла. Дон, в отличие от нее, ждать не мог.
Когда в трубке раздалось перепуганное: «Поца убили», — Феличе не поверила своим ушам.
Перевела взгляд на Эльвиру, слышала ли. Та услышала, сделала несколько неверных шагов, с размаху села на ближайшую парту и одними губами спросила: «Дурацкая шутка?»
— Ждите меня там, — ответила Феличе Дону, а Эльвире буркнула: — Нашла детский сад, так шутить. Я позвоню Сенсею, а ты будь на связи.
— Я жду, — пообещала Эльвира.
При всех их сложных отношениях, когда речь заходила о действительно важном, разногласия забывались.
Феличе улыбнулась одними губами и набрала номер.
— Уже бегу, — хрипло, с рычащими нотками отозвался Сенсей.
Феличе окатило чужой болью.
Она поморщилась: боль и страх она не любила. Не ее репертуар. Но раз уж подписалась на эту школу, приходилось терпеть и сводить к минимуму.
Лет тридцать назад только ставшая директрисой Эльвира предложила нанять штатного мусорщика[1], чтоб ликвидировал страхи своими методами. Но на первом же педсовете предложение благополучно провалили. Большинством голосов.
Сама Феличе тогда еще здесь не работала, Твердохлебов рассказал.
Кстати, о Твердохлебове...
Тот словно почуял неприятности — а может, и впрямь почуял — и ждал в раздевалке. В могучей ручище подрагивал осиновый дрын.
— Мне Эрик звонил, — объяснил свою оперативность. — Так я с тобой пойду. Мало ли.
Феличе покачала головой.
— Не надо, Михаил Маркович. Со мной Сенсей. Там нюх нужен, а не дрын.
