Братом в ту пору стал для него Эдди Мартинес, семья которого двумя годами раньше поселилась недалеко от их дома. Они с Эдди сдружились очень быстро, буквально с первого дня, и несколько лет были неразлучны. Стивену тогда исполнилось семнадцать, жизнь только открывалась перед ним – влекущая, неизведанная, огромная, – и в ней, казалось, должно было уместиться столько всего, что невозможно охватить и взглядом!
К тому времени пути Стивена и Элизабет уже окончательно разошлись – виделись они теперь редко и лишь по случаю. Последний раз это было на похоронах отца. И встреча эта больше походила на встречу дальних родственников или случайных знакомых.
…Огонь уже погас, но Стивен все еще сидел лицом к камину, погруженный в свои воспоминания. Потом отвел взгляд от тлеющих угольков и, не оборачиваясь, спросил:
– Брендон, а ты не боишься быть со мной наедине?
– Что за чушь взбрела тебе в голову? – проворчал Брендон, нехотя поднимая голову от книги.
– Ну как же – я ведь преступник! Ты не замечал, как магически действует на людей это слово, будто в нем самом уже заложена опасность?
Брендон подозрительно покосился, но не ответил.
– Считается – и не случайно, – продолжал Стивен, – что человек, переступивший черту, нарушивший нравственный запрет убивать, опасен для окружающих, потому что, убив один раз, он сделает это и во второй. Так старая дева, потерявшая наконец в пятьдесят лет невинность, восклицает: «Ах, как же это просто! И почему я не отважилась раньше?» – и тут же пускается во все тяжкие. Люди и сами не могут объяснить, почему их охватывает тревога, когда они слышат слово «преступник». Скорее всего, они подсознательно чувствуют, что невинность нравственная – вещь невосстановимая, и потерявший ее разверзает перед собой пропасть без дна…
– Я не понимаю: ты сейчас говоришь о себе или просто философствуешь? – нахмурившись, спросил Брендон.
Стив пропустил его вопрос мимо ушей.
– Знаешь, убить ведь легко… – тихо проговорил он, и взгляд его скользнул куда-то вдаль, – труднее то, что до этого и что после… а убить… легко…
– Во второй раз легче, чем в первый, и легче с каждым разом? – попытался развить его мысль Брендон.
– Не знаю… мне кажется, да…
– Стив, – серьезным тоном произнес Брендон, – мой тебе совет: выбрось все это из головы. Я не разделяю ни одной твоей идеи по этому поводу и не испытываю ни страха, ни его подобия, находясь рядом с тобой. И могу тебя заверить, что я не являюсь редким исключением.
– Все равно, – вздохнул Стивен, – то, что нас с тобой разделяет, сильнее того, что связывает.
– Почему? Если бы речь шла, скажем, о жизни моих детей, я убил бы кого угодно, не раздумывая!
Стивен покачал головой:
– Для тебя убийство – лишь теоретически возможная вещь, а для меня – свершившийся факт. Мы с тобой на разных полюсах событий и понять друг друга до конца не сможем никогда.
– Раньше ты утверждал обратное: что если мы считаем себя способными совершить какой-то поступок, то нет большой разницы в том, совершим ли мы его когда-нибудь или нет.
– Я и сейчас так считаю. И все-таки… дистанция велика… Ну, ладно! – Стив мотнул головой и поднялся. – Давай поговорим о другом. Расскажи что-нибудь из твоей практики. Были еще такие случаи, как с Майком? Когда подзащитный считал бы тебя своим спасителем?
– Да, много! Когда выигрываешь трудный процесс, первое время становишься для клиента почти что богом. Иногда и надолго.
