За домом с толстыми каменными стенами – шесть коммунистов роты, шесть бывалых воинов. Они пришли, чтобы принять в свои ряды рядового Прошина. Парторг Данцев встал и торжественно зачитал скупые строки заявления:
– «В грозные дни, когда решается судьба нашего славного Юга, когда над Родиной нависла серьезная опасность, я хочу идти в бой коммунистом…»
Вопросов Прошину не задавали. Коммунисты роты хорошо знали этого решительного, строгого к себе бойца. Парторг окинул взглядом коммунистов.
– Может, биографию? – спросил было кто-то вполголоса.
– Какая у него биография? – хмуро ему сказал Данцев. – Родился, учился, потом ушёл на фронт. Остальную его биографию мы лучше его самого знаем. Разве вот об обязанностях члена партии спросить его? Так опять же, одна у нас сейчас обязанность – фашистов бить! Выполнить приказ Верховного Главнокомандующего №227. Вот скажи, Прошин, что в приказе сказано?
– В приказе сказано, что «отступать дальше – значит загубить себя и вместе с тем нашу Родину… Ни шагу назад без приказа высшего командования», – чётко процитировал Прошин.
– Какие будут предложения? – спросил Данцев.
Предложение поступило одно: принять рядового Прошина кандидатом в члены партии. И принято оно было единогласно.
По своим расчётам разошлись уже не шесть, а семь коммунистов роты ПТР…
Покидая расположение роты и направляясь в тылы первого батальона, мы с Красовским долго молчали, находясь под впечатлением только что прошедшего партийного собрания. Мы сознавали, что тысячи и тысячи воинов в эти грозные дни навсегда связывают свою жизнь с партией, в единстве с ней черпают они силы для борьбы с ненавистным врагом. Это было залогом нашей будущей победы.
Из задумчивости нас вывели два сердитых голоса.
– Не по-хозяйски цэ – выкидывать обед! – доказывал густой бас с украинским акцентом. – Що ему зробится, если он три часа простоит? Га? Товарищ военфельдшер?
– Вы, Алексеенко, со своей бережливостью личный состав отравить можете, – возражал мелодично девичий голосок. – Категорически запрещается хранить готовую пищу больше часа.
Красовский рассмеялся:
– Теоретический спор пищеблока с медициной. Сержант Алексеенко – человек бережливый, а Галя Майская – суровой медицинский контроль.
В этот момент порыв ветра донёс до нас такой аппетитный запах, что мы с Павлом Ивановичем тотчас встали на сторону бережливого сержанта. Девятичасовая «прогулка» по переднему краю весьма способствовала возникновению симпатии к повару. В особенности, если это такой мастер своего дела, каким оказался сержант Алексеенко. Его обед превзошёл все наши ожидания.
Возвращаясь в штаб корпуса, я невольно перебирал в памяти разговоры с людьми. Снова и снова вспоминал зоркого красноармейца Михайлюкова, погибшего командира третьего батальона капитана Коваленко и его мужественного друга старшего политрука Фельдмана. Почти физически ощущал я прилив новых сил, словно концентрировал в себе гигантскую энергию огромной массы людей, охваченных единым стремлением выстоять и победить! И меня уже не так тревожило то, что именно у Предмостного гитлеровцы нанесут свой первый удар. В направлении удара я теперь нисколько не сомневался. А в штабе корпуса меня ждал сюрприз.
– Вас тут, товарищ генерал, гость дожидается, – сообщил полковник Глонти.
– Откуда?
– С того берега.
– Не понимаю. Что за гость?
– Обер-лейтенант! – выпалил, хитро прищурившись, начштаба.
