Здесь на этом хуторе он уже появился, под кличкой, как Шам Бас. Имя и фамилию он придумал сам себе и очень гордился этим, правда, об этом он никому не говорил. Имя прославленного руководителя банд подполья он не хотел чернить и пользовался им только тогда, когда считал нужным. За особые зверства по отношению к русскому народу был удостоен премии Шам Баса. И всё шло у него очень хорошо. Но последние дни ему изменила фортуна. И он был рад этому. «Хоть немного поживу и пошикую, – думал он, – а потом хоть трын-трава, можно и умереть».
Он знал, что эта деревня опустела ещё в Советское время. Кто захотел, увезли свои дома и построили их поближе к цивилизации. А эти три дома остались от людей, которые умерли и похоронены на сельском кладбище, что возвышается недалеко от деревни в небольшом лесу. Думы Гришки шли далеко. И первая была очень болезненная, которая не давала ему покоя ни днём, ни ночью. Перед глазами стояла Галька Смородина. Она улыбалась ехидненько и странно. И была для него недосягаема. Он видел её глаза, лицо и красивый стан. Но он хорошо понимал, что это не его зазноба, но где-то там внутри стояла болезненная заноза, а почему она должна принадлежать Максиму, а не мне. Что я хуже его? Он взял руку девушки и заглянул ей в карие выразительные глаза. Уже хотел было ей объясниться в любви, но она так повела взглядом, что у Гришки мороз пошёл по коже. Дверь клуба распахнулась, и оттуда выскочил слегка под хмельком Максим Рубашкин. Он, немного думая, схватил Белкина за шиворот, тряхнул его и выдохнул со злостью в голосе:
– Куда лезешь – чувырло. Это моя девушка.
Он, размахнувшись что было моченьки, ударил Гришку под дых. И когда тот свернулся, ребром руки ударил по шее. Гришка упал под куст и долго не мог прийти в себя. Сколько так продолжалось, он, конечно, не знал. Болела шея, как будто её раздробили, и грудь. Танцы в клубе видимо давно уже кончились. Свет в посёлке не горел, и только небо было звёздное и ясное. Слегка дул южный ветерок. Белкин хотел встать и не мог. Его бросило снова на землю. Он, хватаясь за куст, выдавил из себя:
– Это тебе так не пройдёт, друг мой. Я Гришка Белкин и уважать себя заставлю всех. Ты узнаешь, кто из нас – чувырло.
Он скрипел зубами, старался подняться с земли. Боль пронизывала всё его тело. Тут до него донесся крик матери, которая искала его вот уже не один час.
В армию же их взяли вместе. И попали они как на грех в одну роту десантников. В одном из боёв в горах, когда им не пришла во время помощь полка, Максим Рубашкин был контужен, а Гришка Белкин поднял руки и сдался. Он ухватил своего врага за волосы и заглянул ему в глаза, дескать, ты теперь мой раб и никуда уже от меня не отвертишься. Он резко ударил по лицу Рубашкина и прошипел зло:
– Гадёныш, попался. Я теперь твой господин. Ты мне будешь пятки лизать. Я приму ислам, лишь бы тебе отомстить и твоей Гальке. У-у-у – сволочи, ненавижу.
Он ещё долго бы изгалялся над Рубашкиным, если бы не ударил его один из бандитов. Белкин пал на колени и закричал:
– С нами Аллах.
Бандиты выпучили глаза. Руководитель группы схватил его за шиворот и прошипел:
– Ты что, мусульманин?
– Пока нет, – прошепелявил Белкин, – но думаю вступить в ряды защитников ислама и сражаться на вашей стороне, где существует правда и справедливость.
– Шкуру спасаешь иуда, – прошепелявил один из бандитов с чёрной бородой и орлиным носом. – Вижу, ты – хороший гад. А это кто такой? Ты бьёшь его как своего личного врага.
