– О, я не знала, что мой небесный рыцарь интересуется туземками! – с недоброй улыбкой сказала она капитану.
– Главное для летчика, – ответил тот, смеясь, – точный и верный рефлекс!
Немка презрительно улыбнулась, оглядывая Пашу и Люсю.
Люся, потупив глаза, заметила свое искаженное, карикатурное изображение в лакированной дверце черного «опеля» и невольно сравнила себя с красивой немкой. Она отвернулась, пылая от обиды, сжевывая помаду с надутых губ.
– Туземка отворачивается? – медленно, с угрозой проговорила немка.
– Оставь ее, Эви! – засмеялся капитан. – Смешно! Неужели ты ревнуешь меня к этим аборигенам?! Поехали лучше на наш пикник!
Немцы и немки уехали. Паша проводила их потемневшими от ненависти глазами. Люся сорвала вдруг с головы свой жалкий бантик, швырнула его на землю и хотела было убежать, но Паша догнала ее, ухватила за руку.
Несмело подошел к девушкам Ян Маленький. Стефан бегом бросился к банту, поднял его и тоже подошел к ним.
– Пшепрашем! – проговорил он, робея. – Паненка потеряла бантик…
– Спасибо! – сказала Паша.
– Красивый бантик. Он панне очень к лицу…
– А тебе какое дело! – резко оборвала его Люся.
Паша ущипнула ее за руку, изобразила улыбку.
С неуклюжим поклоном, показав короткие светлые волосы с неровным боковым пробором, на ломаном русском языке отрекомендовался Ян Маленький:
– Пани позволит представиться: Ян Маньковский. А это мой коллега – Стефан Горкевич… Погода хорошая, верно?
– Где ж хорошая? Дождь будет, – удивилась Люся, выставив под первые капли ладошку.
– Да, будет дождь! – оживился Ян Маленький. – Лучше зайти в дом. Может быть, паненки хотят музыку послушать? Мой коллега Вацек купил со скуки патефон. Есть русские пластинки.
– Отчего же не послушать? – сказала Паша. – Мы музыку любим. Верно, Люся?
– Можно послушать, – выдавила Люся. – Послушаем, Паша?
– А вчера, – заявил Стефан, – мы от скуки танцевали друг с другом. А вы танцуете?
– Танцуем, – ответила Паша. – Это мы даже очень любим – танцевать…
– Так идемте в дом! – заволновался Ян Маленький. – Прошу, панна Люся! Прошу, панна Паша!
Шум прогреваемых на аэродроме авиамоторов заглушил дальнейший разговор. Вацлав Мессьяш широко распахнул обитую рогожей дверь в избу. Ян Маленький кинулся убирать под пестроклетчатые солдатские подушки на койках чьи-то штаны, портянки, миску с объедками… Лежавший на постели Ян Большой, схватив брюки, в одних трусах прыгнул за занавеску у печки…
Одна из девушек, Паша, по мнению Яна Маньковского, была очень красива и похожа на польку. Другая, Люся, низенькая, не очень видная собой толстушка, но живая, порывистая, почему-то больше понравилась ему. Может быть, потому, что она жила в этом же Первомайском переулке, и он не раз видел ее у колодца зимой, а она задирала нос, отворачивалась презрительно. Еще тогда за живое задела Яна эта русская снегурочка…
Девушки провели весь вечер с поляками. Маньковского поразило, что гордячка Люся сама с ним заговаривала, расспрашивала о житье-бытье, сама пригласила его танцевать. Девушки станцевали цыганочку, поляки – огневой оберек. Потом Паша танцевала с Яном Большим. Это был темноволосый, кряжистый мрачноватый парень с решительными, энергичными чертами лица. Танцевали танго «Утомленное солнце», популярное перед войной и у нас, и в Польше. Поляки рассказывали девчатам о своем житье-бытье, жаловались на скуку, на то, что сильно устают на аэродроме. Чего не переделаешь за день – то бомбы выгружаешь, то подвешиваешь их к самолетам, то заправляешь «хейнкели» бензином, маслом, водой. А то загонят на целый день в ангар – латать дюралевые фюзеляжи… Парни, оказывается, могли плотничать и слесарничать, и кирпич класть да и крестьянскую работу знали.
