На следующий день Иван Иванович, бывший механик-водитель «тридцатьчетвёрки», принёс мутноватую пожелтевшую фотокарточку с разлохмаченными и оборванными уголками. Эту фотографию потом увеличили и повесили рядом со школьной «Доской почёта». На ней стоял двадцатилетний белобрысый паренёк в слегка помятой гимнастёрке с танкистким шлёмом в руке. А сзади него высился танк – с точно таким же белым новеньким номером на помятой, в зазубринах и заплатах, башне, как и в том пятнадцатисекундном отрывке. На обратной стороне фотографии была надпись «Мой боевой друг. 17 сентября 1943 год».
Тот короткий взволнованный комментарий к ещё более коротким кадрам директор тогда записал на магнитофон. И в последующие года, каждый раз перед празднованием 9 мая, показывая эту короткометражку школьникам, в эпизоде с танком включал голос бывшего танкиста…
Иван Иванович Гунько, сержант, механик-водитель танка Т-34, комиссованный по ранению в январе 1944 года, трудовик нашей школы, умер за неделю до празднования 40-й годовщины Победы…
У меня же на память осталась фотокарточка этого скромного обычного человека, нашего любимого трудовика, которого я сфотографировал на свой фотоаппарат «Смена 8М» девятого мая 1978 года…
Дядя Володя 1 января 2020-го пережил свой 82-й год.
Ещё дядя Володя до сих пор, в любое время года и при любой погоде, спит с приоткрытым окном.
Потому что жарким и пыльным начала июля 1941 года в украинском селе Монастырище, что раскинулось широкой лентой вдоль старого разбитого Ичнянского шляху – из Прилук в Ичню, он двухсполовинолетним карапузом попал под бомбёжку немецких самолётов – и его засыпало. Это мне как-то моя мама – дядина старшая сестра – рассказала…
«Наше село Монастырище тогда большое было. Старая церковь Рождества Богородицы, с двадцатых годов – по рассказам родителей – давно уж закрытая, наверное, до сих пор стоит под облупленным куполом. Рядом с нею был такой же старый и крепкий, с огромным глубоким подвалом, дом. Сам подвал, с мощными каменными сводами, холодный – даже в самые жаркие дни, и мрачный. Сельские туда бегали до войны «нечистого» слушать – там эхо было своеобразным. А в паре километрах от церкви на пригорке – Кабаниха. Усадьба бывших хозяев края и самого села. Там – бывший помещичий дом, к нему ведёт аллея из роскошных, головокружительно пахнущих, акаций. Медвяный запах лёгкий ветерок разносит по всей округе, и на него сбегаются стайки босоногих ребятишек. Сочные крупные, спелые соцветия так и просятся в рот! Эта сладость на языке, с небольшим травяным привкусом, заманчивее и доступнее конфет, которые изредка привозят родители из Ични…
Мама моя – учительница начальных классов в селе. Папа – тоже учительствовал, но его в 38 году призвали в армию. А потом – война с белофиннами. Он был радистом и стрелком на транспортных самолётах и на дальних бомбардировщиках – это они Германию ещё в июле-августе 41-м бомбили. Но это уже потом – в большую войну…
Пока же, до войны – было всё мирно и весело. На мелком прогретом песке у речки Удай ребята и девченки сельские загорают, играются. К полудню вода прогревается – можно и поплескаться, там, где мелко. Где между ног шныряют мальки пескариков – и их тени сквозь прозрачную воду тёмными чёрточками пятнают песчаное дно.
Мамка меня одного на Удай не пускала – мало ли что. Хотя рядом – соседские девчата и хлопчики. Потому бездетная приживалка в нашей семье, тётка Маруся – мамина двоюродная сестра, всегда нас сопровождала. Нас – это мою старшую четырёхлетнюю сестрёнку Люсю и меня самого. И младшенького, ещё грудного, братишку нашего Мишку – тоже с собой таскала…
