По меркам жидкого гелия ледяные трубы и емкости, из которых откачали же-эн-два, были по-прежнему раскаленными, так что нам пришлось заново пройти цикл «принудительной атмосферной циркуляции» и «внешних вентиляционных отверстий», прежде чем система успокоилась и цифровые градусники начали показывать куда более низкие температуры.
Как только система стабилизировалась на четырех градусах выше абсолютного нуля – минус 269 градусов по Цельсию, Ода повернул рубильник. На сей раз он дал ОДЕКу проработать только пять секунд и снова его выключил.
Тристан вывалился из ОДЕКа, судорожно сдергивая кислородную маску. Балаклава снялась вместе с ней. Лицо у Тристана было землисто-серое, и казалось, его сейчас стошнит. Он зашатался и рухнул на колени сразу за порогом камеры.
– Тристан! – крикнула я.
Ода тоже опустился на колени, чтобы ему помочь, но Тристан оттолкнул Оду и обвел нас всех очумелым взглядом.
– Где я? – спросил он. – Это сон или мы правда здесь?
– Мы правда здесь, – мягко ответил Ода.
– Мы в Бостоне? – спросил Тристан и застонал. – Господи, голова раскалывается! Где мама?
Я с тревогой взглянула на Оду.
– Дайте ему несколько минут, – успокаивающе произнес тот.
– Что с ним произошло? – спросила я, нимало не успокоенная.
– Думаю, он в высшей степени дезориентирован.
– Это не пять минут назад? – спросил Тристан. – Я не должен войти в ОДЕК, чтобы между нами произошел этот разговор?
– Дайте ему кто-нибудь стакан воды, – обратился Ода к помещению в целом и добавил мягко: – Тристан, закройте глаза на несколько секунд. Все будет хорошо.
Ода знаком велел мне отойти, и я послушалась, но продолжала с тревогой смотреть на Тристана. Он обводил взглядом помещение, двигая глазами, но не поворачивая голову, как будто хотел избежать головокружения. Это было нестерпимо больно – видеть Тристана Лионса таким беспомощным.
– С котом то же самое происходило? – спросила я Оду.
– Ну, у кота не спросишь. Когда я открывал дверцу, он выпрыгивал совершенно чумовой. Я оставлял его, возвращался через час: он крепко спал, а проснувшись, вел себя как ни в чем не бывало. Я повторял опыт несколько раз, и кот вроде бы ни разу не вспомнил, что ему предстоит. Потом Ребекка увидела и запретила мне продолжать.
Из дневника Ребекки Ист-Ода
18 мая
Температура около 64>о по Фаренгейту, сыро, безветренно. Барометр поднимается.
Цветы и овощи растут сами по себе, поскольку все время занимает ОДЕК.
Для начала, сегодня утром ОДЕК работал «успешно»; во всяком случае, Тристан вышел из него в том же состоянии, в каком кот выпрыгивал из старого. Мелисанда проявила больше выдержки, чем я в случае кота, но явно встревожилась. Последующий разговор (как я его запомнила):
ФРЭНК: Я уверен, Тристану скоро станет лучше, но считаю, что никто больше не должен входить в ОДЕК, пока мы не поймем, как устранить этот эффект.
МЕЛ: Что за эффект? Отчего так получается?
ФРЭНК: Он балансирует на грани нездешнести.
МЕЛ: Не – чего?
ФРЭНК: Его мозг внезапно утратил ощущение, в какой именно реальности он функционирует – и тело, возможно, тоже. Сколько еще предстоит открыть! (NB: Как будто ребенок перед елкой с подарками. Как будто все это не происходило уже тридцать лет назад.)
Пять минут спустя:
ТРИСТАН (полностью оправившись): Почему вы не записывали, что я сказал, когда вышел?
МЕЛ: Поверь мне, ты не сказал абсолютно ничего примечательного.
ТРИСТАН: Других слов я от тебя и не ждал. Мне нужно подтверждение.
