Так вот этот Жора Горюнов был отчаянный малый. Летал он красиво, но бесшабашно. Взлетит, бывало, выйдет на гон и давай утюжить хлопковое поле на высоте одного метра, поливая его вихрем ядохимикатов и пугая узбеков сигнальщиков, которые при приближении самолёта в ужасе плашмя падали на землю и закрывали голову руками.
Хотя ниже пяти метров всякие полёты запрещались. Но это ничего, это привычно. Иногда возникала необходимость работать и на метре. Хотя тут уж возникал вопрос; быть или не быть.
А вот не захочется Горюнову высоту набирать, чтобы перелететь высоковольтную линию так он ныряет под неё. Вот бы Чкалов посмотрел! Умер бы от зависти. Это не под мостом пролететь на маленьком одноместном самолёте, который весит с полтонны. А тут многотонная машина на скорости 200 километров несётся на метре над землёй, оставляя за собой сорокаметровый бурунный след химикатов, и ныряет под провода с напряжением каких-нибудь 200 тысяч вольт. Зрелище, скажу вам, не для слабонервных. Тем, кто с земли за этим наблюдает, дурно становится. Не-ет, Чкалов бы точно умер от зависти. И вот в одном из полётов Жорка чего-то задёргался. Слишком уж низко провисали к земле провода. В последний момент он рванул штурвал на себя, но поздно.
Колёсами шасси они зацепили так называемый нулевой провод и оставили весь район без света. По всему району потекли холодильники, жара-то на улице за тридцать. Провод они зацепили очень филигранно самым краем колеса, даже не повредив самолёта. Повезло.
После бурных объяснений с упоминанием отцов и матерей, Эдуард, остыв немного, напомнил Горюнову, что ещё хочет немного пожить на этом свете, и клятвенно заверил: если полёты в подобной аранжировке не прекратятся, он вместо кабины самолёта сядет в автобус и уедет. Горюнов с перепугу обещал чкаловщиной больше не заниматься.
Им тогда здорово повезло. Нимало подобных случаев закончились трагедиями.
Вторая веха на жизненном пути уже командира Ан-2 Доронина осталась стоять на осеннем, только что скошенном колхозном поле, куда он весьма удачно пристроил свою загоревшуюся машину. Комиссия разбиралась недолго, ибо причина – сорванный со шпилек крепления цилиндр – была очевидна. Приказом начальника управления его наградили именными часами, а благодарные пассажиры – это были нефтяники – подарили медвежью шкуру. А ещё он получил право внеочередного переучивания на самолёт Ан-24. Но пролетал на нём не долго, вскоре перейдя на реактивную технику. Не без посторонней помощи.
Ну а о третьей вехе Эдуарда нужно сказать особо. Правда к работе она отношения не имела. На двадцать шестом году жизни он влюбился. Влюбился отчаянно, до крика, до боли в сердце.
Элеонора Лепковская была из семьи давно обрусевших поляков. Отец её занимал важный пост в руководстве областью, мать была директором школы. Увидел он её впервые на пляже, когда в один из немногих жарких дней, совпавшим с его выходным, грел кости на местном пляже, лениво оглядывая окрестности. Через некоторое время недалеко от него устроилась на песке обворожительная девушка. Она курила длинные импортные сигареты и слушала музыку, льющуюся из импортного магнитофона. Ни таких сигарет, ни магнитофона в магазинах нельзя было найти днём с огнём. Но, главное, фея была одна. Белокурая и длинноногая она мгновенно пленила Эдуарда. И некурящий Доронин ощутил мгновенную потребность закурить. Красавица величественным жестом указала на пачку сигарет и отвернулась. Он попытался заговорить, но фея, привстав с песка и грациозно изогнув шею, посмотрела на него таким взглядом, что он почувствовал себя не атлетически сложенным парнем, а каким-то пигмеем. И отошёл на своё место. Но поскольку красавица нравилась ему с каждой минутой всё больше, снова подошёл к ней. Тем более, попытки делал уже не он один.
