– Можем мы поговорить, когда ты его получишь? – со вздохом спрашивает он.
– Я могу с легкостью забрать его сама. – фыркаю я.
Медальон ложится в мою протянутую ладонь, и, быстро повесив его на шею, я поворачиваюсь к двери.
– Изабель, пожалуйста.
Его голос звучит устало, я ему явно надоела. Тогда зачем просить, особенно если он может убить меня сию же секунду? Закрыв глаза, делаю глубокий вдох и, медленно повернувшись, смотрю ему в глаза. Они голубые, как небо в ясный зимний день. Не знаю, что на меня находит, но я говорю:
– Ладно, один разговор, и я свободна. Мне не придется драться, чтобы уйти.
– Хорошо. – быстро отвечает он.
– Хорошо.
– Изабель, нам надо многое обсудить. – говорит он через пару минут, которые промолчал, каждые пару секунд набирая в грудь воздух, но так и не сказав ни слова.
– Да ну?
– Да. – терпеливо отвечает он. – Я знаю, ну, по крайней мере, догадываюсь, что ты о нас думаешь, но позволь заметить, я ведь дал тебе то, чем ты можешь мне навредить, а больше здесь никого нет.
– Да ладно, – со стоном говорю я, – ты не мог стать «лидером» – пальцами рисую в воздухе кавычки. – только за длинный язык.
– Длинный язык? – приподняв брови, переспрашивает он. – И это все, что ты смогла придумать? Не красивые глаза или там, прекрасное тело?
– Как самоуверенно. Красивые? Прекрасное? – с насмешкой, подражая его тону, уточняю я. – Не для всех.
– Хватит шуток, у нас много дел. Ну, по крайней мере, у меня. – он замолкает, словно пытается найти правильные слова. – Изабель, мы хотим, чтобы ты… нет, я хочу, чтобы ты присоединилась к нам.
Вот к этому все и шло. Именно для этого и нужна была демонстрация роскоши: «Смотри, у нас все есть! Будешь с нами, будет и у тебя.»
– Зачем?
Ник дурашливо морщит лоб и трет подбородок.
– Ну, ты слишком хорошо выглядишь, чтобы тебя отпустить.
– Сам сказал, без шуток. – напоминаю я. – В мире полно куда более сговорчивых донариумов. Моника, например.
– Может, дело не только в силе? Может, оно именно в твоем непоколебимом упрямстве? К тому же, Моника очень ценна и полезна в этом замке, но снаружи от нее не так уж много толку.
– Почему это? А по поводу упрямства, неужели вам, неуважаемый лидер, нравится, когда ваши приказы отказываются выполнять?
– Потому что, – скорбно произносит он. – она может воздействовать только на одного человека, но мы над этим работаем. А приказы можно просто выполнять.
– Я не стану делать нечто вроде вчерашнего. – передернув плечами, сообщаю ему я.
– И не нужно, Моника сама неплохо справится.
– Ну и зачем ей тогда Уильям? – насмешливо спрашиваю я, хотя мне действительно важно это знать.
– О, все предельно просто: он чувствует, когда ему лгут, что делает пытки гораздо более эффективными.
Вот как он понял, что я ему лгала. Он не умен, он просто знал, что я лгу. Стараясь скрыть удивление и досаду, я отворачиваюсь и сажусь на кровать, а Ник устраивается на стуле напротив.
– И зачем нужна я? Для полномасштабного уничтожения?
– Как грубо, – отзывается он. – но и такое может пригодиться. К тому же, что-то мне подсказывает, что то, где ты сейчас – далеко не предел.
– Приятно слышать. – хмыкаю я.
– Ну, а с твоей подругой, (Силен, верно?) ты просто незаменима. Вы две изрядно попортили мои хауберды.
Я думаю о том, чтобы издевательски извиниться, но рот работает быстрее мозга.
– Силен? Что ты… – я обрываю себя так быстро, как могу, но этого явно недостаточно
