Едва перебирая ногами и удивляясь, откуда взялась эта усталость, я бреду к дому, но замечаю, что навстречу мне идут Джон с Мишелем. Мишель явно что-то втолковывает Джону, но мне не кажется, что он говорит с ним, как с ребенком. Впрочем, Джон и не ребенок, это я его так воспринимаю. Для своих пятнадцати лет он очень высокий, ниже меня всего на пол головы, а я никогда не была коротышкой, даже громаде Мишелю я выше плеча. Пусть мне это и не по душе, но Джон вырос.
Когда мы уже подошли друг другу, Мишель кивает Джону и говорит мне:
– Уверен, этот молодой человек хочет тебе кое-то сказать.
Джон не выглядит, как человек, желающий что-то сказать, и я бросаю на Мишеля вопросительный взгляд, но его лицо ничего не выражает, а вот Джон явно нервничает. Я приобнимаю его за плечи и бодро начинаю:
– Ну, что стряслось?
Мишель бросает на Джона странный взгляд и уходит, а Джона словно прорывает:
– Иззи, я не виноват, надеюсь, ты это поймешь.
Такой ответ меня не на шутку пугает. Что он натворил?
– Скажи мне. – мягко прошу я. – Ты же знаешь, что можешь рассказать мне все, что угодно.
Джон кивает и, набрав в грудь воздуха, продолжает оправдываться, еще больше пугая меня:
– Оно само получилось, я этого не хотел.
– Джон, что случилось?
– Я тоже донариум. – выпаливает он.
От облегчения мне хочется смеяться, но Джону явно не до шуток, он до смерти боялся мне это сообщить. Я обнимаю его, но ничего не говорю, просто потому, что не знаю, что сказать.
– Ты не злишься? – недоумевает он.
– Что? Конечно, нет. С чего бы?
– Но я всегда думал, что это плохо – быть донариумом.
– Кто тебе это сказал? – спрашиваю я, уже заранее зная ответ.
– Дядя Гордон.
– Кто же еще. Джон, послушай, нет ничего плохого в том, чтобы быть донариумом, дело ведь не в том, обладаешь ли ты чем-то особенным или нет. А в том, как ты это используешь. Можно быть обычным человек и убивать людей, а можно быть донариумом и спасать других. – сама от себя не ожидала такой отповеди, но Джону это нужно, а значит, он это получит. – Посмотри вокруг. Почти все эти люди – донариумы. Можешь сказать о них что-нибудь достаточно плохое? – Джон качает головой, внимательно меня слушая. – Мама ведь тоже была донариумом. – тихо добавляю я. Об этом я никогда ему не говорила, вообще, говорить о родителях я не люблю – такая рана не заживает.
– Знаю. Дядя сказал, из-за этого маму с папой и убили.
– Сукин сын. – бормочу я. При следующей встрече он у меня попляшет. – Это не так, их убили не из-за этого. И не из-за нас. – мне тошно от того, как легко дается мне эта ложь. – Это было из-за денег, а они просто не смогли защититься.
Джон кивает, но все еще не выглядит убежденным. Понятия не имею, что ему наговорил Гордон, но он за это ответит.
– Джон, я ведь тоже донариум. – говорю я, но понимаю, что плохо подхожу в качестве примера, и добавляю, не особенно задумываясь, почему привожу в пример практически незнакомца. – А Мишель? Разве его дар плохой?
– Нет. – качает головой Джон.
– Стой, а откуда ты его знаешь? – опоминаюсь я.
– Он объяснял мне, почему ты не вернулась со всеми.
Мне становиться стыдно. Я была так сосредоточена на задаче спасения свой жизни и жизни Силен, что совсем забыла про брата, который наверняка ждал меня, но так и не дождался.
– Я не могла вернуться без Силен.
– Знаю, он так и сказал.
Понять я ничего не могу, но рада тому, что Мишель догадался успокоить Джона. А может, и правда верил, что я вернусь вместе с Силен? Хотя, давать ложную надежду глупо. Заглянув Джону в глаза, я понимаю, что можно уже задать вопрос, который волновал меня почти с самого начала:
