– Там ничего нового для себя не увидишь! Шаг влево, шаг вправо – выселение, проходная закрывается в двадцать три часа, после десяти режим тишины. Пить, курить – нельзя. Графики дежурств по коридорам и кухне на этажах. Ответственная за порядок – комендант Свердлова Надежда Юрьевна.
Справа от «Уголка коменданта» размещался стенд Техники безопасности с наглядными иллюстрациями о том, что утюги забывать включенными нельзя, и вообще всё выключать после пользования, а в случае пожара, организованно двигаться к выходам. А еще правее был стенд «Общежитие – наш дом», где множество фотографий со счастливой молодёжью, к которой я теперь тоже относился, и рисованными картинками. На одной из которых я увидел отдаленно напоминающую меня и Гену карикатуру: на ней мы с ним бежим от лопаты и грабель, за спешащими в воздухе медальками. И подпись: «За медалями погнались – в коллективе потерялись! Спорт он друг и брат студенту, ну а труд отец всему!»
– Это что мы? – спросил я.
– Ы! – улыбнулся Генка. – Светка нарисовала.
– Это какая?
– Член студорга. Рисует карикатуры и пишет стихи, изобличает тунеядцев среди нас.
– Рифма страдает у Светы, – проговорил я.
– Света – со студсовета, – хмыкнул Гена. – Какие планы на день?
– Нет планов, – пожал я плечами. – Тренировка только вечером.
– Покажи, где мы живём? – попросил я.
– Я всё поверить не могу в твою историю. Кем ты был в будущем? – спросил меня Гена, пока мы шли наверх по окрашенной в зелёный цвет лестнице. Почему-то только с боков ступеней и деревянным ручкам перил.
– Как и многие в развитом капитализме – не особо кем-то. Ребят тренировал, в школе физкультуру вёл, – ответил я.
– А в этой жизни будешь электронщиком! – улыбнулся Гена.
– Все профессии нужны, все профессии важны. Но вот представь, если моё будущее сбудется, кем станут электронщики? Если все предприятия закроют?
– Ну не знаю, не может такого быть. Вот, к примеру, та же самая Света, которая на нас карикатуры рисует, она в цехах на должности намотчика трансформаторов, им, говорят, очень хорошо платят. Сейчас можно в цеха устроиться наладчиком, правда, берут не всех.
– Скажи, в Вороне педуниверситет со спортфаком есть?
– Не, нету, в Воронеже есть. Зачем тебе спортфак, получается, зря на электронщика поступал?
– Получается, зря, – как-то неловко ответил я.
– Слушай, а может, у тебя просто сотряс такой с амнезией и замещением выдуманной памятью?
– А может, и сотряс! – улыбнулся я. – Скорее всего сотряс…
Тем временем мы подошли к деревянной двери с номером «313», одной из дверей в длинном зеленом коридоре, пол которого покрыт линолеумом, а в конце – большое окно. Гена достал серебристый ключ и, провернув его в скважине на два оборота, открыл замок.
Общажная комната на три кровати с железными дужками, со столом у окна, с наваленными на нём тетрадями, и со стеллажами, на которых стоят книги. Тут было душно, вероятно, из-за закрытого окна, пол, в отличие от коридорного, деревянный, крашенный в алый цвет. И чем-то пахло не очень приятным, но всё же лучше, чем в поезде.
– На пары сегодня идти не вариант, с понедельника – самое-то, – произнес Генка, скидывая сумку в угол и разуваясь.
– … – выдохнул я и повесил сумку на крючки для одежды и тоже разувшись, подошёл к окну, потянувшись через стол, отцепив шпингалеты снизу и сверху, дернул эмалированную ручку на себя.
Окно со скрипом поддалось, а в комнату ударил свежий уличный воздух. Этого у прошлого было не отнять, количество машин меньше, загазованности меньше.
