Ебать ее было забавно. Во время секса она несла какую-то лютую пургу. Фантазия била из нее, как камчатский гейзер. Давала куда захочешь. Можно даже с придумкой.
Лена удивлялась, что, несмотря на работу, денег от меня так и нет. Я оправдывался, что, дескать, с нас много вычитают за недостачу. Лена довольствовалась тем, что я вообще работаю, а не лежу с ноутбуком на кровати в мечтах стать писателем.
Я так же, как и раньше, мечтал им стать. Я даже записал под впечатлением от Марины, что любовь – это силиконовые сиськи.
Мы работали в паре с Олегом. Меня поражала его целеустремленность и целеполагание. Если я вообще не понимал, что здесь делаю, Олег точно знал, зачем ему «Связной» и сколько он здесь проработает.
«Я просто хочу на море», – говорил он.
Лето еще не наступило, а Олег уже превысил планку денежных ожиданий.
– Все, Ян, увольняюсь завтра, – сказал Олег.
– Море? – спросил я.
– Море, – ответил он.
– Ты так говоришь об этом, словно море – это какое-то совершенное счастье.
– Так оно и есть. Я каждый год, каждое лето провожу на море. Лет с шестнадцати. Не пропустил ни одного сезона, как я могу пропустить это лето?
И Олег уехал. Через четыре месяца, осенью, я узнал на Горбушке, что Олег утонул в Крыму.
Все-таки лавочку с легкими деньгами в «Связном» прикрыли. И не то чтобы в компании стали замечать, что пропадают деньги. В то время продажа мобильных телефонов давала такие прибыли, что никто этих денег толком не считал. Скорее, все из-за того, что продавцы вконец охренели. Кто-то всего лишь приезжал на работу на дорогой машине, а кто-то, отработав пару месяцев, открывал тут же на Горбушке свои павильоны.
Когда я стал работать исключительно за зарплату, сразу остро почувствовались все минусы этой работы. Синяя рубашка снова стала ненавистной, а покупатели бесили так, что некоторым откровенно хотелось дать пиздюлей.
Улыбаться, соблюдать корпоративные правила стало совсем невозможно.
Я хотел уйти. Когда говорил об этом Лене, она впадала в депрессию. Просила потерпеть, может, все утрясется.
– Попробуй сделать карьеру, – говорила она. – Есть же там какой-то рост.
– Есть, – отвечал я, – можно стать старшим продавцом, потом менеджером. Потом еще кем-нибудь.
– Ну вот, – воодушевлялась она.
– Лет через десять. Я не выдержу.
– Делай что хочешь, – говорила Лена.
Будто в этом ее «делай что хочешь» был какой-то смысл.
Я продержался почти год. Где-то за неделю до наступления Нового, две тысячи пятого года пошел на обед и больше в «Связной» не вернулся.
До февраля я пролежал с ноутбуком на диване. Ни одной строчки в моей книге не появилось. Но мне нравилось вот так лежать с пустым вордовским листом на мониторе. Словно в этом был какой-то смысл.
Примерно в семь вечера, минут за десять до того, как Лена вернется домой с работы, я вставал, одевался и уходил гулять. Чтобы, вернувшись, сказать, дескать, весь день искал работу и ездил по собеседованиям. Только бы она не нервничала и перестала говорить: «Да заебал ты уже со своей книгой. Может, уже пойдешь поработаешь?» А так создавалась иллюзия, что я хоть что-то делаю. Женщины любят иллюзию. Главное, чтобы она походила на их ожидания.
Наверное, тогда я и полюбил город. Полюбил бесцельно ходить, слушать в наушниках музыку и заглядывать в глаза прохожих. Без музыки бродить по городу не имело смысла. Мне не нравятся естественные звуки мира вокруг меня. У мира и картинка-то не очень, если приглядеться. Где-то за пределами города она может быть вполне себе ничего, но со звуком все равно будет какая-нибудь залупа. Даже в самой захолустной деревне, где умерли все настолько давно, что кладбище поросло травой, обязательно найдется кто-нибудь живой. Заметит твое присутствие. Разрушит мирное шептание пустоты чем-нибудь концептуальным: «Из Москвы, небось? Знаю я вас, пидорасов столичных». Поэтому нужно тщательно подбирать к тем картинкам, которые будут мелькать перед глазами на очередной прогулке, правильное звуковое сопровождение. Иногда получается очень четко попасть. Настолько, что в одну секунду сливается музыка в наушниках с тем, что видишь, и привязывается к тем местам в городе, где я люблю гулять.
