Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика - страница 45

Во второй половине дня поступила команда зарыть в землю военное имущество. Оставить только оружие и боеприпасы. Личные документы, кроме комсомольских и партбилетов, сжечь. Это нас встревожило. Понимали, что обстановка усложнилась. И в то же время обрадовало. Легче стали повозки, а мы избавились от так мешавших на переходах противогазов. Каски были выброшены еще раньше.

Завершением одного из ночных переходов была дневка в лесу, недалеко от какой-то деревни. Кто-то из нашего взвода незаметно проник в деревню и похитил старую телячью шкуру, видно, долгое время висевшую где-нибудь на чердаке. Шерсть ее была сильно попорчена молью, а сама шкура наполовину съедена мышами.

Мы завернули шкуру в плащ-палатку и, отойдя подальше от расположения подразделения, на костре из сушняка, чтобы не обнаружить себя дымом, опалили. Опалили, правда, плохо. Сделать это было очень трудно. Как только сунешь кусок шкуры в огонь, она тут же сворачивается в трубку шерстью вовнутрь. Обработанную таким образом шкуру разрезали на мелкие части и сварили. И должен вам сказать, что я до сих пор ничего вкуснее не едал. Несмотря на то, что ели мы ее все-таки с шерстью.

Запомнился мне и такой случай, тоже связанный с едой. На одной из дневных остановок кто-то сходил в деревню. Делались эти вылазки тайно. Никто никому не докладывал и не отпрашивался. Да никто никого и не контролировал. На этот раз принесли с килограмм ржаной муки. Мука сильно попахивала прелым, а потом оказалась еще и горькой. Но тогда нас это не смутило, у нас была другая задача – превратить ее в съедобное блюдо. Не будешь же есть сухую муку. Одни говорили, что надо заварить муку в кипятке. Другие – испечь что-то вроде хлеба. Верх взяли последние. Решили испечь блины. Муку замешали в холодной воде. А где испечь? На этот раз костер в лесу решили не раскладывать. Недалеко от опушки стоял одинокий сарай. Вот туда мы и отправились. Сарай оказался овином, то есть местом, где сушат и молотят злаковые. Растопили печь. Откуда-то принесли кусок ржавого до дыр кровельного железа, и работа закипела. Закипела в буквальном смысле слова. На уложенное на костер железо наливаем ржаную болтушку, а она почему-то не запекается, а кипит до тех пор, пока не превращается в угольную корку. Но и тут был найден выход. Как только тесто закипало, железо с огня снимали и содержимое съедали ложками.

Редки солнечные дни осенью. Не успели просушить промокшую, пахнущую прелью одежду, как снова наступили изнуряющие дожди, а то и дожди со снегом.

Под таким дождем колонна уже сутки продвигалась по заболоченным лесам. Скорость движения была очень низкая. Больше стояли. Все время что-то вытаскивали из грязи. То пушка завязнет, то повозка, и пока солдаты помогают обессилевшим лошадям, колонна стоит.

Наступал вечер, уже сгущались сумерки, когда мы вышли на опушку леса, где стояли приземистые сараи. Это были брошенные хозяевами свинарники. По команде объявлен привал, и мы бросились в укрытия. Были они, правда, не совсем пригодны для человеческого жилья, но для нас и это было блаженство. Не мочил дождь, и спать на навозе было тепло.

Со мной здесь произошло незначительное, но на всю жизнь запомнившееся приключение. Отправляя на фронт, нам выдали новые противогазы, те, которые мы сейчас закопали на маршруте в лесу. Но закопали только сами противогазы, а сумки оставили. Они удобны для хранения нехитрого солдатского имущества. Так вот в карманчиках, пришитых на передней стенке сумки, были две ампулы с противоипритной жидкостью. Предназначались они на случай химического нападения. Если тебя обольют с самолета этой маслянистой жидкостью, которая не смывается водой, ты должен раздавить ампулу и ее содержимым (это примерно 30 граммов спиртового раствора) смыть капли иприта. Но капли иприта на нас, к счастью, не попали, а потому содержимому ампул нашли другое применение. Его давно уже выпили. Я же свои сохранил. Чтобы их кто-нибудь ненароком не вытащил, я их положил в сумку, подальше от людских глаз. Под дождем в болотах о них как-то не думалось, а тут, попав в «комфортные» условия, так свернуло голодом желудок, что рука невольно потянулась за злополучной ампулой. Выпил только одну. Вторую кому-то отдал. Мне показалось, что если бы я выпил две, то кончилось бы это, наверное, смертью. Только через два дня, когда нам на взвод управления дивизиона, то есть человек на тридцать, выдали коровью голову и, разрубая ее, я съел кусок сырого мозга, только тогда я наконец смог закрыть рот. Такое было действие противоипритной жидкости.