До сих пор у меня было чувство, что я разговариваю с продавцом автомобилей. Сейчас же у меня появилось неприятное ощущение, что я имею дело с педофилом. Мне хотелось ответить ему, что Мелани несовершеннолетняя, чтобы посмотреть на его реакцию. Но такой номер не пройдет, если мне придется виртуально встретиться с ним на скайпе. Мне уже далеко за 30. Даже если многим кажется, что я выгляжу моложе своих лет, все равно я не настолько наивная, чтобы полагать, что смогу сыграть роль девочки-подростка.
– Мне недавно исполнилось двадцать лет.
– Могу ли я задать тебе еще один вопрос?
Ему явно нет никакого дела до возраста Мелани. Интересно, стал бы он так же разговаривать, если бы Мелани сказала, что ей 15 лет?
В Сирии полночь, во Франции 23 часа. Моя пачка Marlboro опустела. Я устала. Я чувствую, что его следующий вопрос окончательно добьет меня в этот вечер.
– У тебя есть жених?
Туше. Обвод. Разговор принимает оборот, которого я опасалась. Мелани не особо откровенна, она не может этого себе позволить:
– Нет, у меня нет жениха. Но я стесняюсь говорить об этом с мужчиной. Это харам[17]. Моя мать скоро вернется с работы. Я должна спрятать Коран и лечь в кровать.
– Скоро тебе не придется ничего прятать, иншалла! Просто скажи мне, могу ли я стать твоим женихом?
– Но ты не знаешь меня…
– И что?
– А то, что я, возможно, не понравлюсь тебе.
– Ты такая нежная. Главное – это твоя внутренняя красота… Я нашел взаимопонимание с тобой и хочу тебе помочь жить жизнью, которая тебя ждет. Мое сердце истекает кровью, когда я слышу, что ты должна скрываться, чтобы помолиться. Я сражаюсь за это каждый день, за то, чтобы все уважали шариат.
Меня охватывает ярость. Меня бесит не столько его просьба, сколько инструментализация религии. Ислам – и это мое собственное мнение – благородная религия, призывающая всех своих приверженцев к солидарности. Я, агностик, восхищаюсь этим сообществом, которое умеет осваиваться в любом уголке мира. Андре Мальро[18] предсказывал: «XXI век будет религиозным, или его не будет вовсе». Смысл этой цитаты часто извращают. Мальро имел в виду духовность, «возвышенные» чувства. Билель же отстаивает лишь ультрарадикальную доктрину, которая вынуждает – равно как другие практики прошлых столетий – женщин полностью закрывать свое тело и выходить замуж в 14 лет. Многие из этих законов допускают крайнюю жестокость: женщину, совершившую прелюбодеяние, забивают камнями; мужчина, уличенный в этом же проступке, отделывается штрафом; вору отрубают руку… И ИГИЛ собирается окончательно установить эти законы сначала в Леванте, потом во всем мире.
В этом вопросе Билель – настоящий профессионал: чтобы верно следовать законам шариата, Мелани не должна никому показывать ни сантиметра своего тела, в том числе руки. Чадры, позволяющей видеть овал лица, недостаточно. Мелани должна носить бурку, а поверх надевать еще одну накидку. Проповеди Билеля все больше и больше раздражают меня. Я немного охлаждаю пыл игры:
– Моя мать одна воспитала меня и мою старшую сестру. Она работает на двух работах с неполным рабочим днем, чтобы мы ни в чем не испытывали нужды. Я приняла ислам в строжайшей тайне, и вовсе не мать мешает мне отправлять мой культ.
– Разумеется, твоя мать – хорошая женщина, просто она немного заблуждается… Надеюсь, она вскоре вернется на путь истинный, один-единственный путь: путь Аллаха.
