Больше всего таких «подснежников» было среди замерзших на промысле замерщиц. Там качалки работали круглосуточно и в любую погоду давили из земли черную-черную кровь. А еще «весенними цветочками» были не дошедшие до крова пьяницы. Они тонули, как правило, вдоль дорог.
Но Ванечке не суждено было здесь упокоиться до весенних оттепелей. Какая-то неведомая сила вытащила его за цигейковый воротник из теплой и мягкой могилы. Уже на верху оврага он где-то ногами, где-то ползком по проулку добрался до своих дверей с четырьмя булками хлеба. Две из них по 22 копейки, две по 16.
* * *
До «Объекта 700» шли в соответствии с заданным режимом скорости. Метеорологические условия своевременно должны были позволить увидеть наземную мишень, и бомбометание должно было пройти в заданном режиме с высокой точностью.
Бомба, согласно контрольной карте, должна была упасть в точку со странным названием «Маточкин шар». После сброса бомбы экипаж приготовился к проходу светового излучения и ударной волны.
Они отключили автопилот, перешли на ручное управление, зашторили окна кабины, надели темные светозащитные очки и приступили к дыханию чистым кислородом. Но в любом случае ощутили очень яркую вспышку, затем пришла первая сильная ударная волна, вторая была слабее, третья – еще слабее.
Внутри самолета непонятно откуда появилась пелена пыли. Иван визуально наблюдал за развитием облака – пелена от взрыва быстро поднялась на высоту полета и стала разрастаться в гриб. Он воочию видел смерть, и она была серебряной. И даже чудилось, что ее можно потрогать. Было ощущение, что он причастен к ее сотворению. И в этот момент ему почему-то вспомнился тот самый бородатый, в телогрейке, попутчик в плацкартном вагоне и его непонятный сказ о голове и блюде. Экипаж прошел санобработку в специально подготовленном для них помещении. Иван пошел в штаб для подготовки донесения.
* * *
Ваня еле-еле достал свои ноги в отцовских портянках, которые от воды и снега стали, как деревянные колодки. Он портянки распрямил и бросил на трубу парового отопления. Труба мгновенно зашипела, а в дыру валенка уже пролез не один палец, а весь кулак. Внутри себя Ванечка уже не ощущал благого вестника. Серебряную монетку он все же потерял и сейчас, сидя около горячей трубы в потемках, думал пойти ее искать, но понимал даже своим детским умом, что это невозможно и глупо. Во рту у него до сих пор было липко и сладко, а вот 20 копеек было жалко. Это ведь целая булка черного хлеба, да еще и со сдачей!
Ванечка большим ножом, как это делала мама, разрезал булку черного вдоль, потом наломал кусками и замочил все это в кастрюле с теплой водой, через пять минут отжал и понес курочкам. Голодные замерзшие куры – это еще то зрелище. В маленьком помещении, где они жили свой век, под потолком горела самая слабая лампочка. Для них это и было солнышко, которое какое-то тепло приносило к их телам. Ванечка вскипятил чайник и вроде как под чай отрезал себе горбушку белого хлеба, полил ее постным маслом и посолил, из кастрюли достал вчерашнюю одеревенелую вареную картошку и всем этим отобедал.
Завтра уже заканчивались зимние каникулы, а в школу ему предстоит проделать примерно тот же самый путь. Вообще он любил школу, особенно после каникул, когда все тетрадки были чистенькими и пахли по-особенному. Ванечка всегда при этом сам себе обещал, что будет в них писать ровно и без помарок, но без помарок и ошибок никогда не получалось.
