Она ушла куда-то, в белую, светящуюся муть, полную страха. А хлеба не было не только для курочек, но и для Вани. Отец уже неделю как был в командировке, ремонтировал за 100 км от дома трубоукладчик. Мальчик был готов идти в магазин, только надо как-то собраться, а в одежде выбора не было. Старое пальтишко на ватине, с цигейковым воротником уже было мало, оно не оправдало маминых надежд прослужить еще одну зиму, да и валенки он уже по льду прокатал. Правда, дырявым был только один, но дырка была приличная. А синие рукавички уже на ладонь не налезали, зато были с резинками, которые служили страховкой от потери. Завязки у шапки тоже были оборваны. Ваня всегда противился ее завязывать: это выглядело как-то по-детски. Он намотал на голые ноги отцовские портянки и втиснул ноги в валенки. Остальное надеть было несложно.
* * *
А Иван-то прилетел в Москву, да еще и сам за штурвалом. Сел на аэродроме Энгельса, он туда пригнал новую машину, ТУ-4. На этом аэродроме и были подписаны последние приемные акты. Новая машина поступала на вооружение воздушного флота страны. Прилетел-то он всего на три дня по причине вызова в Кремль за чином генерала. Теперь он, в свои 34 года, в таком вот звании. Да еще оказалось, что ему выделили квартиру по улице Мясницкой (Кирова), в доме, построенном для ЦАГИ. Сразу после получения погон он туда и поехал, не забыв по дороге в ЦУМе купить полный комплект гражданской одежды, о которой, непонятно почему, мечтал весь последний год. А парадный мундир повесил на гвоздь в стене небольшой уютной квартиры на втором этаже. На мундире, помимо одной золотой звезды Героя и прочего, было без малого пять серебряных звезд. С кучей подарков он щеголем предстал перед сестриным семейством. Вот Василий по поводу его приезда надел свои фронтовые награды, а Ваня на глаза явился в шляпе, да еще и с красной гвоздикой в лацкане пиджака.
Варвара не выпускала его из своих объятий, по своему обычаю плакала и гладила брата по щеке, где бугрился шрам в виде большой запятой. О чем она думала и что вспоминала, было только ее тайной. А маленький Иван в тот год уже пошел в первый класс, но общая картина встречи его тоже сильно разволновала, до красных глаз. Его маленькая ладошка была в руке летчика-героя, его дяди. А дядя все балагурил, пытаясь рассказывать смешные истории, да все про летчиков, но как-то не очень смешно получалось. Он настойчиво предлагал всем переехать из коммуналки в его новую квартиру на Мясницкой, но Варвара отказалась таким тоном категоричным, что он и не стал настаивать. Тяжелый шкаф так и остался стоять отодвинутым от стены, а за ним – топчан, и еще что-то, что из их жизни убрать было невозможно. Иван все равно оставил ключи от квартиры и большой сверток денег, сославшись на то, что всю жизнь находится на содержании у страны и откровенно не знает, как ими пользоваться. Перед тем как сесть в такси, он приобнял Василия и тихо, только для него сказал, глядя на награды:
– Вам есть чем гордиться.
Он уезжал, красивый и статный солдат своей страны. Таким был Иван Панфилов, душой и телом.
* * *
Та щель, что пробила мама, уже ощетинилась снежным барханом. Один белый бархан двигал другой, и Ваня сразу же, разбежавшись, кинулся в этот снежный предел. Он лез и лез, по грудь в снегу. Валенки сразу стали полными, и в пальтишко, подпоясанное солдатским ремнем, забился холодный снег, но он шел и шел от одной прогалины, раздутой ветром, до другой. По бугру он еще двигался, а все низины и овраги до самого их широкого рта были забиты белой пеной, которая, казалось, щурилась и шевелилась в ритмах порывов ледяного ветра.
