Я, Хаим Виталь. Роман - страница 9

Два с половиной года потратил р. Хаим на алхимические опыты…

За тем и ушел из Цфата в Дамаск, что у него там своя школа (сицилийская Эскуэла, а учащиеся – эскольан, так и община их называется), он и по системе Пророчеств р. Авраама Абулафии тренируется, и по р. Цайяху, и по Тайтатцаку. Мысль его сильна. Высоко парит, взлетает и приземляется по всем правилам духовного искусства. Немного склонен к самомнению, а порой – впадает в тоску. Вылитый Абайе! Несчастлив с характером жены. Что же еще знать о нем? Он избран. Довольно и того. Теперь вопрос, как привлечь эту душу к правильной работе.

Посылал Ари духовных гонцов через посредство сна, при поднятии души разговаривал с раби Хаимом, приглашал его в Цфат учиться у него.

Но, проснувшись, лишь смеялся «дамасский принц», удивляясь, что этому Ашкенази от него занадобилось. Нет, он уважал всех, и даже ашкеназов, и первым учителем его отца в Калабрии (еще давно, до переезда в Эрец Исраэль) также был некто р. Хаим Ашкенази. Но все же сложно было ему признать первенство пришельца над собой, коренным Цфатским человеком, на которого с детских лет сделали ставки три самых крупных фигуры тогдашнего законоведения и мистицизма, получившие ординацию от Бейрава: Каро, Альшейх и Рамак. И каждый из них прочил раби Хаима Витала себе в преемники, готовил его к судьбе великой. Так к чему ж размениваться?

Между тем раби Хаим Виталь по прозвищу Калабрис все не шел и не шел в Цфат, а время бежало, погода портилась, дороги растекались глиной и щебнем, стремительно обрушивались ливни, громыхал молчаливый галилейский гром при зарницах, осыпались последние оливы, намокали коровы в рощах, клубились тучи, облачные стада со своим молочным выменем, полным тумана и росы, шли, обдираясь о вершины гор. Клочками плыли облака, и казалось, будто горные хребты Мерона отрывались от земли и вверху парили.

– Да что же это за наваждение такое, – сказал раби Хаим. Хотя был он к наваждениям, в общем-то, привычен, с детства подвержен мечтаниям и экстазам пророчества, но взял себя в руки, как всегда, так и в этот раз, и последовал зову души более высокому, чем тот, который говорил ему оставаться в Дамаске, и сказал свое последнее «Прости» рекам дамасским, снарядил в дорогу хороший свой нож, веревок пару, хлеба испек (всегда ел только свое, ни у кого не пробовал пищу), узнал, какой караван идет через перевал, выждал погоды да и в путь пустился.

«На рош-ходеш Адар планировал оказаться в Цфате. Получилось даже чуть раньше. Обычно караваны запаздывают, погода не всегда благоприятна, бывают и обвалы в горах. Мы преодолели перевал удачно. Я даже восхититься успел базальтовыми глыбами и валунами, черные, серые, розовые – будто из пены – лавовые камни напомнили мне о вулкане. Сверкнуло и вулканическое озеро Кинерет – что твой алмаз в лазурном мареве. «И как это огонь с водой боролись здесь, на этом месте, – думал я, отстав от каравана, по дороге, – Огонь – от Гавриэля-ангела исходит. Водная стихия – Михаэлю подчинена. Боролись не на шутку оба.»

Стихами, песнями думал я, возвышенный настрой охватил меня. Противоречие и противоборство стихий – оно же и в сферах, Хесед, Милость, это Михаэль, как выше я сказал. А Гвура – то огонь, то Гавриэля сила. Воды стихия – ангел милосердный. Огонь – стихия ангела иного. И в их борьбе да победит сильнейший. Но в корне всех явлений, в самой сути – И Михаэл, и Гавриэл послушны только Б-гу, Господину и потому в своем служении – едины…»