– Вы находитесь под наблюдением двадцать четыре на семь, физическая проверка, на случай подмены камер слежения, осуществляется каждые шесть часов. Единственный, кого вы можете убить – вы сами. Но на этот случай аквариум оснащен датчиками, считывающими потенциально опасные для жизни заключённого данные.
– Гироскоп и датчик приближения на случай потери сознания, индикатор влаги на случай появления крови, – продолжил за меня Анатолий: – Да, я понимаю. Но не понимаете вы. Если здесь есть Алиса, то в опасности не я и не она.
– Тогда кто?
– Все. Все остальные, включая вас.
Заметки о психически стабильном состоянии Анатолия можно было выбрасывать. Между Серебряковой и Фадеевым явно что-то было, однако они жили в разных городах, разница в возрасте была практически двукратная, а сказанные слова заставляли пересмотреть мнение о том, что Анатолий вменяем. Я сделал пометку поднять архивы подобных расстройств психики, поскольку не мог сразу вспомнить хотя бы название. В этом Фадеев был прав – я начал терять хватку и забывать те вещи, которые дали работу и зарплату.
– Анатолий Викторович, что вы имеете в виду?
– Ну вы же записали, что нужно изучить примеры по типу моего в психиатрии, ведь так? Изучите. Особенно внимательно на буквы "м" и "э". Я только уточню один момент. Если к нашей следующей встрече вы не пригласите сюда кого-то, кто может повлиять на решение о моей казни, погибнет один заключённый.
***
– Геннадий Илларионович, я не понимаю, – несмотря на то, что начальник тюрьмы точно не мог помочь, я решил поговорить именно с ним.
Я не испытывал каких-то теплых чувств к своему руководителю, даже нельзя сказать, что уважал его больше, чем своих преподавателей в университете. Однако этот мужчина знал свое дело и знал, куда ему не стоит лезть. О субординации я тоже знал, но сталкиваться слишком часто нам не приходилось все эти годы, хоть мы и были друг у друга на виду. Даже странно, что он смог за все время нашей совместной работы сложить обо мне впечатление – поначалу я думал, что его интерес закончится сразу же, как только я закрою потребность тюрьмы в штатном психологе.
– Ну не просто же так он тебе сказал про эти буквы, да? – Геннадий Илларионович имел отличную память. Что не получалось запомнить, он записывал, однако здесь не стал обращаться к своему блокноту – видимо, история с заключенными затронула его личные интересы. Впрочем, не удивительно – после стольких лет бесперебойной работы “Белой Ночи” появились первые колебания.
– Да. Вначале я подумал о маниакально-депрессивном психозе, даже начал думать, что речь о циркулярном типе…
– Антон, – тихо, но настойчиво перебил начальник.
– Да?
– Ты когда-нибудь слышал об указе президента за номером 1433 от 16 ноября 2010 года?
– Не думаю, – определенно нужно поспать, а то смысл вопроса неуловимо ускользал: – Нет, не слышал.
– Зря, зря. Так вот и я не слышал этих ваших мозгоправных штучек. Давай без энтузиазма, но доступным языком.
Надо было сразу догадаться, но я так привык общаться на более простые темы, что упустил вариант недопонимания друг друга. Для себя я сделал пометку в голове, что с милой кассиршей Марией надо быть попроще в беседах.
– Извините, виноват. Начну тогда с самого начала.
– Давай пропустим Фрейда, ладно? – скривился начальник тюрьмы, явно ожидая долгую и нудную лекцию.
– Не настолько с начала. В общем, маниакально-депрессивный психоз…
