Уже на выходе из блока меня осенило – между камерами заключенных не просматривается пространство. Какой смысл, если туда никто и никогда не заходит, кроме уборщиков? Чуть не подпрыгнул от своей гениальности, но резко осадил себя мыслью о том, что мысль пришла только с подсказки заключенного. Вот на второй вопрос Юрия был абсолютно четкий ответ: других выходов из подземных блоков тюрьмы не существует.
– Мы все слышали, – сказал Геннадий Илларионович, когда я вернулся в кабинет: – Жаль, что ничего не получилось выудить. Как думаешь, пару поглаживаний печени его разговорят?
– Как это ничего не получилось? – момент торжества я оттягивал и наслаждался этим: – Все получилось. Я знаю, где Оливер.
– В смысле? – Ковалев нахмурился. Да, с театральными паузами надо завязывать, а то у ребят из ФСБ большие проблемы с юмором.
– Калинин до сих пор находится в “Белой Ночи”.
– Мы все обыскали. Дважды.
– Сколько охранников заходили за камеры заключенных? – сдержать улыбку стоило титанических трудов.
– За? – переспросил Геннадий Илларионович и моментально все понял. Он тут же поднял телефонную трубку, нажал кнопку “2” и гаркнул: – Семенов, поднимай всех. Осмотр. Да, третий, а скажу пятидесятый – пойдешь и пятидесятый. Только на этот раз обходить каждый аквариум вокруг, понял? В смысле, “обходили”? Сейчас по камерам посмотрю, если увижу, что врешь, по статье пойдешь за халатность. Вот и я о чем. Быстро.
Положив трубку, Геннадий Илларионович поскреб подбородок.
– Думаешь, все так просто? Семенов говорит, что осматривали все и я не вижу причин ему не верить. Все равно бред какой-то. Ну сбежал ты – так сделай все возможное, чтобы на поверхность выбраться и свалить. Не подкоп же этот мудак роет?
– Когда я шел по первому блоку, даже мысли не появилось заглянуть за аквариумы. Они всегда задней стенкой непрозрачно подсвечены. Вопрос профессиональной…
Замолчал. До меня стало доходить, что происходит не только со мной, но и со всеми в “Белой Ночи”.
– Деградации? – продолжил Геннадий Илларионович. Видимо, его тоже осенило.
– Именно.
Ожидание проверки тянулось слишком мучительно. Я не знал, что сказать еще, Геннадий Илларионович нервно всматривался в телефонную трубку, как будто от этого зависел результат поиска. Ковалев сидел с каменным лицом и словно не дышал. Через пять минут зазвонил телефон.
– Ну. Сукин сын. На второй блок его. В смысле? Как это? Ты мне голову не морочь, я же сейчас камеры включу! Семенов, ты у меня дошутишься! Включаю.
Геннадий Илларионович раздраженно переключил картинку на мониторе. Кажется, больше всех удивился именно начальник тюрьмы, потому что на экране охрана вела Калинина в согнутом положении и руками за спиной по третьему, самому нижнему блоку.
– Невозможно.
– Геннадий, может, Калинина прямо сюда? – Ковалев тоже не мог поверить своим глазам, но держался стойко, никак не демонстрируя растерянность.
Я ни разу не был на третьем блоке, поэтому увидеть камеры, которые абсолютно никак не должны быть одобрены ни одним регулирующим органом, стало культурным шоком. Простейшим сравнением было назвать эти аквариумы вертикальными гробами. Не знаю, согласился бы я работать здесь, покажи этот блок Геннадий Илларионович тогда, на первом собеседовании. Камеры медленных пыток – лучше бы третий блок назвали именно так.
– Семенов, Калинина в камеру двадцать шесть на втором блоке. Мы выдвигаемся.
