– Возьми, – говорю ему, – мочи своей в чугунчик. Напоили.
– Не, – каже, – мамо, невкусная вода. Иди, ищи вкусной воды! Иди!..
Нема нигде воды. Плакал тот, плакал… Легла я. И спички нет, огонь развёл бы. Ой!.. Дай воды… – плачет. Я вот честно говорю вам. Выкопала такую ямочку, выкопала во. «Как на сырой земле человек полежит, – думаю, – то умрёт». Повыдирала мох, повыдирала. Потому что малые: «Как же я вас прокормлю, как одену?..» Вот я ямочку выкопала в болоте до самого торфа, все мы в неё и полегли. Вот уже заболеет, воспаление возьмёт, уже его и не будет на свете, хоть один руки мне освободит…
И вот живёт! Даже ни чуть-чуть не заболел!
И вышла я опять с того болота.
– Пошли, говорю, дети, в Телеханы, нехай нас добивают.
Дети не схотели.
– Куда хочешь, мамо, нас в свет веди, только не пойдём к тем немцам и полицаям!..
В Великой Гати квартеру нашли. Стали палить и Великую Гать… Это уже я тогда в партизанах была. Сидела, сидела, сидела, траву сушила, деток травой укутывала. Здоровье потеряла, ревматизм достала. Вот как!..
Детей порастила, порастила. Пошли по государской работе всюду. И дети по свету, а я – себе… Вот спасибо, пенсию дают уже. Овец доглядала, тысячи овэчок выходила, десять лет на ферме стояла. Дети работали.
Вот всё свое страдание пересказала. Може, я и лишнее что сказала? Я неграмотная. Извините…»
1
Минская область, Копыльский район. Рулёво – даже и деревней неудобно назвать: три хаты на опушке, посёлочек, однако и он отмечен памятником жертвам ещё одной карательной экспедиции 1943 года.
Лизавете Иосифовне Кубрак шестьдесят шесть лет. Женщина немощная, с клюкой. Рассказывает вроде спокойно. Предупредила только: «Не бойтесь, если я буду вскрикивать от боли: у меня отложение солей…»
«Говорят, что едет карательный отряд. Из Песочного много людей сюда приехало, укрыться. А они, немцы, ехали не по дороге, а болотами: хотели захватить всех. Приехали, нашли, значит, много чужих людей. А эти люди решили, что если едет карательный отряд, дак мы скажем, что из этой деревни. Было большое гумно колхозное, а земля тогда уже была разделена, дак они решили, что мы это все молотим тут. Пошли наши мужчины молотить туда, и эти пошли, из Песочного.
А немцы, как приехали, дак в каждом доме спрашивают семью, жителей дома. Мы помещались у тётки, у нас своего дома не было. Муж, сын и я. А у тётки было две дочки.
Мой муж с сыном тоже пошёл туда молотить. В гумне люди хотели спрятаться по норам, но не успели. Немцы открыли двери. Кто успел цеп схватить, тот – будто молотит, а кто и не… А в домах они, немцы, спрашивали: «Где мужчины?» А моя тётка говорит, что молотить пошли. А две из Песочного, учительницы они были, сидят на печи. Я уже им сказала: «Хоть бы вы что вязали…» Немцы спрашивают:
– Где хозяйка?
А тётка говорит:
– Это у меня две дочки, и ещё племянник с женой живет, а у них – сын.
– А эти кто две?
Она говорит, что это люди из Песочного.
– А чего они у вас тут? Она говорит:
– Тут мои девчата, и они приехали с прялками.
Что ж иначе говорить?
Они ко мне:
– Где муж?
Им мужчины нужны были. Я говорю:
– Молотят там, в гумне.
– Пойди, позови.
Я пошла, позвала.
– Партизан? – спрашивает.
А он говорит:
– Пан, какой же я партизан? Вот спросите у хозяйки, мы совместно живём.
А были немцы, и были полицаи.
– А это кто?
Он говорит:
– Это из Песочного. Вот у тётки дочки, они – подруги, дак они пришли к ней.
