***
Димка лежал с закрытыми глазами в своей комнате. Всего пару часов назад он чуть не провалил спектакль. Пытался быть влюбленным, но получался картонный, ненастоящий Френсис. Рядом с живой яркой Корольковой он ощущал себя как манекен, повторяющий пустые фразы.
К концу спектакля Настя тоже сникла. Она грустно говорила: «Да, я люблю Генри. Но вас я люблю больше, гораздо больше!» и смотрела ему в глаза. Но Димка хотел одного: поскорее закончить это. Наконец опустился занавес, и Королькова как ошпаренная кошка зашипела:
– Димыч, ты что творишь? Назло мне? Да лучше б вообще не играл! – она резко отвернулась. «Заплакала, что ли?» – Димка чувствовал, что спектакль продолжается. Подошли Никита, Таня, остальные.
– Да он вообще! Назло все! – сквозь слезы кричала Королькова. Никита обнял ее за плечи:
– Слушай, ну успокойся. Ты замечательно сыграла!
Таня наблюдала эту сцену, скрестив руки на груди и не вмешиваясь.
Тут выпорхнула Елена Федоровна:
– Так, мои дорогие! Настенька, ты чего? Моя хорошая, потом доплачем, сейчас выходим кланяться!
Занавес поехал вверх, невзирая на Настино «Никуда я не пойду!», и они все, взявшись за руки, стояли и отвешивали поклоны. Зрители аплодировали. Димке хотелось поскорее уйти, не слышать назойливых расспросов «Что с тобой?».
Он быстро переоделся и вышел, но тут его поймала фея. Она что-то взволнованно говорила и сочувственно смотрела. «Да ничего, просто устал, видимо. Простите…».
Он попрощался и пошел, надеясь, что приключения закончились. И тут увидел Таню, она стояла в коридоре с Витом, держа букет желто-красных герберов. Вит помахал, окликнул Димку. У того даже в глазах потемнело. Он закусил до боли губу, кивнул и быстро прошел мимо.
«Все, хватит! Подальше от всех, на улицу. Просто идти и дышать, не думать, не чувствовать. Как выключить чувства? Зачем они вообще?».
Он шел под снегом, потом пустился бежать, скоро устал и остановился. «Как же так? Как же так?» – билось сердце. «Нет, так невозможно. Она должна знать. Должна узнать. А там пусть сама выбирает…». Он начал вылепливать эту мысль, как снежный ком. «Что ей сказать? Ну, я уж много раз говорил на репетиции» – усмехнулся он. – «А когда? Ведь каникулы. Написать сообщение? Позвонить? Нет, не то …». Он побрел дальше, разгребая снег. Столько его нападало, легкого, как белый пух. А ведь недавно он так же ворошил мокрые бурые листья, когда они с Таней бродили по парку, и она расспрашивала про Вита.
Письмо! Она же любитель писем.
Точно, он напишет ей. А передать как? С Витом, почтовым голубем? Димка опять грустно усмехнулся. Просто положит его в Танин почтовый ящик, надо только узнать адрес.
Он торопливо поднялся по лестнице, скрипнул дверью, быстро скинул тяжелые ботинки и скрылся в своей комнате, пока его не успели перехватить родные.
Уселся, схватил лист, ручку. Что написать?
«Дорогая Таня! Я больше не могу молчать…». Нет, это как-то искусственно, книжно.
«Таня…».
Димка писал, зачеркивал, брался за следующий лист. Он никак не мог выразить в простых словах то огромное, бившееся в сердце, стучавшее в висках. Наконец написалось что-то, и он, не перечитывая, сложил пополам. И еще раз пополам. Теперь осталось найти конверт.
Димка без сил опустился на диван, закрыл глаза, в голове снова всплыли строчки.
Таня, прости, что пишу тебе. Считаю, ты должна знать: то, что я говорил тебе там, на репетиции, от имени Френсиса – правда. И хоть сам я выразил бы это иначе, суть от этого не меняется.
