Я любил один - страница 4

Но больше всего он ценил моменты, когда в бесконечном потоке учёбы удавалось остановиться. Как, например, сейчас: вечер, они с Серафимом сидят в небольшой кофейне у университета, пьют кофе и обсуждают лекции.

– Так что, думаешь, осилим всё это? – протянул Серафим, крутя чашку в руках.

– Осилим, – ответил Милон.

– Ну и отлично. Главное правило – не сломаться. Остальное приложится.

Милон посмотрел в окно. На улице уже зажглись фонари, свет отражался в лужах на асфальте.

Он был в другой стране, среди незнакомых людей, далеко от дома. Но впервые за долгое время он не чувствовал себя потерянным.

Милон спал урывками. Ему снился странный сон: он стоял у школьного окна, а за стеклом лил осенний дождь. Кто-то звал его по имени, но голос глухо тянулся, будто через слой воды. Он пытался ответить, но губы не двигались

А потом дверь в реальность распахнулась с таким грохотом, что сон рассыпался в пыль.

– Подъём, солдат!

Милон дёрнулся, открыл глаза. В дверном проёме стоял Серафим – босиком, в мятой футболке и с видом человека, который уже успел наворотить дел.

– Ты что, умер? – возмущённо продолжил он, переступая через раскиданные по полу вещи. – Двенадцать дня, а ты всё в коме! Это даже по студенческим меркам запредельная деградация.

Милон медленно сел на кровати, потянулся, проморгался.

– Чего тебе?

– Тебя ждёт великий день. Сегодня ты встретишь Розария.

– Кого?

– Розарий, Милон. Парень, который сможет вытащить тебя из трясины тупости и научит не путать желудочек с предсердием.

– Я не путаю.

– Ага. Скажи это тем несчастным, кому ты будешь ставить диагноз. “Поздравляю, у вас хронический аортальный насморк”.

Милон закатил глаза, но всё же встал. Серафим плюхнулся на стул, вытянув ноги.

– Короче, Розарий – гений, задрот и ходячий немецкий порядок в одном флаконе. Зато если подружишься, то сессия перестанет быть твоим личным адом.

– А если не подружусь?

– Ну, тогда остаётся только два варианта: или ты сам становишься гением, или мы с тобой сбегаем в леса и заводим ферму.

Милон накинул свитер, посмотрел на себя в зеркало. В отражении мелькнуло что-то новое – чужое, но не отталкивающее. Он создавал себя заново.

– А ещё у него есть сестра, – вдруг вспомнил Серафим, прищурившись. – Близняшка. Розанна.

Милон бросил на него взгляд.

– И что?

Серафим ухмыльнулся.

– Просто предупреждаю. Будь готов.

Серафим выволок Милона из комнаты с энтузиазмом человека, который сам ещё не до конца проснулся, но уже готов делать хаос. Они спустились по лестнице, прошли по длинному коридору общежития и оказались у двери, за которой жил тот самый Розарий.

– Не переживай, он не кусается, – сказал Серафим, приосанившись. – В отличие от меня, у него есть тормоза.

– А ты-то зачем тогда знакомишь меня с ним?

– Потому что я социальный клещ, Милон. Я внедряюсь в твою жизнь и насаждаю тебе друзей.

Он уже собирался постучать, но дверь открылась сама, и на пороге возник Розарий.

Розарий выглядел так, будто его только что вытащили из книжного шкафа: волосы светло-русые, идеально уложенные, но с парой выбившихся прядей, как будто даже его порядок иногда уставал быть идеальным. Очки с тонкой оправой, строгая рубашка – небесно-голубая, не в тон его глазам, но подчёркивающая их холодный цвет. Держался он прямо, сдержанно, но не высокомерно. Был в нём что-то… безукоризненное. Внимательный взгляд, немного усталый, как будто его вечно мучили чужие глупые вопросы.