Моего дедушку по отцовской линии она тоже боготворила и без конца повторяла мне: «Не забывай, что твой дедушка был одним из знаменитейших адвокатов Англии и что он добился величайших почестей. Ростом он был примерно с тебя и выглядел крайне изысканно, лицо его освещало благородство, и нос особенно был исполнен духовности. Скажу тебе, мальчик: ты его точная копия, даже тётушка Лизи написала мне, что глазам своим не могла поверить, увидев, как ты на него похож. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты пошёл той же дорогой, но это вряд ли случится. Как думаешь? Надо сказать, меня всегда поражало то, что вы оба начали свой жизненный путь одинаково, и это всё ещё оставляет мне надежду на твоё будущее. Вы оба совершенно неисправимы – мне думается, что это слово действительно применимо к тебе – вот и он, тоже ни на что не годный, чувствуя отвращение к Европе, уехал в Америку и жил там почти так же, как ты. И лишь в двадцать шесть лет он вдруг одумался, бросил старые привычки, отказался от лени и бесцельного прозябания и с головой окунулся в работу. К сорока годам он уже владел состоянием в сорок шесть миллионов, которое, однако, тут же промотал в нескончаемой череде загулов. Умер он, что называется, от разного рода излишеств, но мне кажется, главной причиной смерти стала та ужасная болезнь, которую он подхватил от женщин. Впрочем, бабушке твоей жаловаться было совершенно не на что. Несмотря на расточительность мужа ей всё-таки удалось сохранить несколько миллионов. К тому же она получила в наследство немалую часть его коллекции картин, которая, говорят, была поистине великолепной – правда самые красивые полотна он завещал друзьям и даже прислуге.
Эта бабушка живёт до сих пор где-то далеко, не знаю где. В семье о ней всегда отзывались не лучшим образом, утверждая, что она ненавидит общество и вместо людей предпочитает любить своих четвероногих питомцев. Так что мизантропия и нечеловеческая любовь к животным достались мне именно от неё».
О своём семействе я знаю лишь то, что оно одно из самых почитаемых в Лондоне и что большинство родственников ведут непринуждённый образ жизни, наслаждаясь привилегиями армейских и морских офицеров или состоятельных, титулованных снобов.
Когда моя мать снова смогла отправиться в путь, родители вернулись в Лондон, взяв с собой обоих детей. Из нашей тогдашней жизни в этом большом городе я почти ничего не помню. Мне известно, однако, что год спустя после возвращения мой отец сбежал со школьной подругой своей жены и навлёк, таким образом, на мою жизнь череду непредсказуемых последствий.
Тяготясь одиночеством, моя мать уехала в Лозанну к одной пожилой англичанке, которая когда-то была её опекуншей. Детей она забрала с собой. Там она начала длительный и тягостный процесс развода, осложнённый ещё и тем, что англичане не признают измену достаточным поводом для разрыва брачных уз. Скандал в семье был жутким. Тётушки и кузины из лучших побуждений засыпали девятнадцатилетнюю мать посланиями, упрекая её в том, что она не имеет права ввязываться в эту юридическую процедуру, что Ллойды до конца дней не смоют с себя позор и что христианские заповеди призывают к прощению в любых обстоятельствах.
Годом позже мать моя стала свободной: решение о разводе было принято в её пользу, а отцу пришлось оставить ей половину своего состояния.
(третий день
