«Я, может быть, очень был бы рад умереть» - страница 2

Догода, которая натирала стойку, не отрываясь от нее, сказала:

– Конечно! Ты им сказала, и я тоже десять раз повторила, что в вишнях могут быть косточки… Не переживай. Всегда кто-то чем-то будет не доволен.

Леля не улыбнулась и качнула головой.

– Я не про то, – сказала она.

Догода прекратила елозить замусоленной тряпкой по столу. На мгновение она просто замерла, а потом подняла голову и скорбно посмотрела на Лелю.

– Леля… – начала она.

Но та взмахнула рукой, призывая Догоду замолчать. Обычно такая радостная – до глупого радостного – Догода всегда тушевалась, когда речь заходила о Семе. Словно думала, что, если не говорить о нем – то плохое, что с ним случилось, будто бы и не происходило.

Сперва Леля тоже так думала. Но спустя время поняла: о плохом нужно говорить как можно чаще. Тогда оно так тебя подавит, что ты уже ничего не будешь чувствовать. Это работало.

Вот и сейчас, вспомнив про Сему, Леля почувствовала, как сжалось сердце. Может, в этот раз повезет, и она снова станет такой подавленной, что перестанет чувствовать что-либо?

– Почему он мне не сказал? – спросила Леля.

Догода поджала губы, мелко покивала, и вновь стала протирать стойку.

– Он словно испытывал меня, – говорила Леля, чувствуя, как в глазах собираются слезы. – Постоянно устраивал мне испытания… просто так… а когда я спрашивала, зачем он это делал, отвечал, что хотел посмотреть, справлюсь ли я без него. Знаешь, какими были его последние слова мне?

Догода не ответила и даже взгляд не подняла.

– «Пообещай, что дойдешь до конца».

Догода снова не ответила. Тогда Леля умолкла, но тут же всхлипнула. Поначалу она не стеснялась плакать навзрыд прямо в зале кафе. Но потом поняла, что это пугает гостей. Догода ничего не говорила Леле, но та сама понимала, что лучше бы ей так не делать. Так что теперь она старалась прятать слезы. Правда, у нее это почти не получалось.

Заметив, что Леля вот-вот снова разрыдается, Догода заняла ее делом, что работало безотказно.

– Иди отнеси на десятый стол, – сказала она. – Япошке полосатому.

Вместе с этим Догода выставила на стойку блюдо с варениками и принялась его сервировать. Леля не спрашивала, с чем вареники – боялась, что с мясом. Пока Догода копошилась, Леля утерла глаза, пригладила волосы, и оправила подол блузки. Ту одежду, что порвалась по милости Черта, Леля выкинула, едва переоделась. Нынешний наряд был ровно таким же. Интерес к одежде у Лели пропал, когда она поняла, что может получить какую хочет, когда хочет.

– Вперед, – сказала Догода, толкнув тарелку.

Та немного проехала по гладкой, чистой стойке, и Леля взялась за нее двумя руками. Горячая. Но Леле это даже нравилось. Она сосредоточилась на боли, и, не сводя глаз с желтого клаптика масла, который, растекаясь, становился все меньше с каждой секундой, медленно пошла к десятому столу.

Леле уже не надо было смотреть перед собой, чтобы ни во что не врезаться. За время, что она прожила в кафе «У Догоды», Леля так хорошо его выучила, что могла бы пройти весь зал с закрытыми глазами, ни разу не врезавшись ни в стульчик, ни в стол.

Так что Леля увидела гостя за десятым столом, лишь когда встала рядом с ним.

– Пожалуйста, – сказала она на русском.

– Спасибо, – ответил гость на японском.

Тем не менее оба друг друга поняли.

Леля хотела тут же отойти, но почему-то задержалась. Просто гость перехватил ее взгляд, и она вспомнила, что уже где-то видела эти желтые глаза. Белка у них не было. Лишь отливающая золотом радужка и черный зрачок. Ресниц тоже не было. Зато контур глаз был словно подкрашен черной подводкой. Взгляд завораживал – но и настораживал. Леля сразу поняла: перед ней хищник.