Мы умчались уже достаточно далеко, я видела, как стремительно приближается обрыв, но всё равно продолжала направлять коня, это было бы отличным завершением, где последним испытываемым чувством будет свобода. Я расслабилась под потоками ветра, позволяя им меня нести, до последнего непреодолимого препятствия в моей жизни оставалось несколько метров. Моё сердце бешено колотилось, конь, не подозревая о грозящей ему опасности, продолжал всё так же послушно нестись вперёд. Я взглянула на его плюшевую шерсть и длинную гриву. Если я не остановлю его сейчас, то потом ему просто не хватит времени. Мои руки сжали поводья, и я резко их натянула, всадив корпус плотно в седло. От неожиданности конь спешно стал сбрасывать шаг, путаясь в ногах, едва сумев сохранить равновесие, он взвился на дыбы и громко заржал. Я смогла удержаться в седле. Мы остановились в метре от пропасти.
– Прости меня, мальчик, прости, – прислонившись руками к его шее, произнесла я, – ты слишком хорош, чтобы умирать вместе со мной.
Я смотрела в глубину пропасти и тихо плакала. Я всё больше запутывалась в паутине лжи, боли и непонимании, и как выбраться из всего этого, уже не представляла.
«Чем больше мы узнавали друг друга, тем сильнее привязывались. И таких редких встреч уже не хватало. Дима предложил приезжать к нему в гости и уговорил свою маму отпросить меня.
Мы стояли, притаившись за углом, и слушали, скрестив пальчики, я молила только об одном, чтобы мама меня отпустила. Услышав заветное «да», мы с Димой прыгали, как ненормальные, и обнимались. Наши мамы смущённо улыбались, глядя на нас.
Личный водитель Димы теперь стал возить и меня.
Сколько зевак собрал его чёрный блестящий тонированный «шестисотый» мерседес. Я не любила большое скопление людей и шла, испуганно держась за маму, под прицелом десятка любопытных взглядов. Таких автомобилей в посёлке не бывало. Самой крутой машиной у нас считалась машина моего папы: старая белая «Волга». Он купил её, разбитую и нерабочую, сам перебрал и поставил на ход. Папа страшно этим гордился. «Волга» стояла под окнами, и он каждое утро протирал её тряпочкой под завистливые взгляды соседей. Недовольно пожёвывая сигарету, отец вышел вместе с нами. Обошёл Димину машину кругом, оценивающе осмотрел, попинал по колёсам, харкнул и громко проговорил: «Видали и получше». Папа солгал, лучше мы не видели.
Дима ждал меня у себя, и в машине я поехала одна. До окошек, будучи маленького роста, я не доставала, и через настораживающую меня темноту стёкол видела лишь редко проскальзывающие верхушки деревьев. Неведение меня пугало, я вжалась в сиденье, касаясь ладонями холодного кожаного салона. Мои потные от волнения и страха ладошки оставляли мокрые отпечатки.
***
– Мне было так страшно одной в этой машине! – произнесла я, крепко обняв встречавшего меня у ворот Диму.
Он рассмеялся и громко воскликнул:
– Ну ты и трусиха, Юля!
Дима взял меня за руку, и мы зашли за ворота. Передо мной стоял большой дом из красного кирпича с башнями и вытянутой крышей. Я крепко сжимала Димину руку, боясь величия этого огромного замка. Я не знала, что такие дома бывают, и не видела их даже в фильмах.
– Ого, – только и смогла произнести я, оказавшись внутри.
Мы стояли посреди холла, стены которого были увешаны картинами и зеркалами в роскошной оправе, массивная мебель из красного дерева с золотистой обивкой приглашала расположиться около камина, широкая винтовая лестница вела на второй этаж, перед ней стояла большая статуя с фонтаном.
