Я не умею плакать - страница 33



Ни к чему вам моя философия, да и кто я такой, чтобы рассуждать о том, что может быть у них главным?

В последнее время я чувствовал только прикосновения ног или автомобильных шин. На меня наступали подошвы обуви, кожаные и резиновые, полиуретановые и каучуковые, дорогие и дешевые. Это не больно, когда тебя топчут. Да сколько угодно, главное, чтобы не каблуком.

Особенно много боли мне приносили тонкие каблучки женских туфелек. Острые и беспощадные. Изящные и элегантные. Впрочем, как любое зло. В любом зле есть своя элегантность.

Однажды такой каблучок разломил меня напополам. Острая боль пробежала трещиной по моему телу. Когда я очнулся, увидел рядом своего клона. Но я с ним даже не успел пообщаться, потому что шина проехавшего автомобиля навсегда унесла его от меня вместе с дорожной пылью и гравием.

Любой осколок был когда-то частью целого. Людям свойственно создавать и разрушать. Причем последнее чаще. Когда-то и я был частью коньячной бутылки.

Эту бутылку выдул Стеклодув очень далеко отсюда. В стране, где Люди говорят не так, как здесь. Потом бутылку долго везли куда-то, потом хранили в деревянных ящиках, а еще позже в нее налили терпкий напиток цвета крепкого чая из дубовой бочки, наклеили красивую этикетку и опять долго везли.

Через некоторое время бутылку поставили на полку магазина. Еще через некоторое время ее продали Человеку в костюме.

Это были счастливые времена, когда я ощущал прикосновение Человеческих рук. Они были разными, эти руки.

Лучше всего я запомнил ладони Стеклодува и этого самого Человека, который купил бутылку. Того, который в костюме.

Ладони Стеклодува были немного огрубевшими, но в них чувствовалась сила. Физическая сила, которая, впрочем, не мешала очень бережно прикасаться к созданным им бутылкам и ласково поглаживать их по круглым бокам.

Руки Человека в костюме были значительно нежнее и мягче. Но и они были сильными. Но не физически, нет. Через них передавалась внутренняя сила. Мне кажется, что эта сила была мощнее, нежели та, физическая, которая присутствовала у Стеклодува.

Человек в костюме принес бутылку домой и поставил в шкаф, который он называл баром.

Внутри бара было много других бутылок. Были высокие с длинным горлышком, были маленькие и плоские, всякие там были бутылки. Некоторые из них были заткнуты пробками, некоторые распечатаны и наполовину опустошены.

Все бутылки стояли в темноте бара и ждали своего часа. Те из них, которые периодически доставали и возвращали назад, с уменьшившимся количеством жидкости внутри, очень гордились и, свысока поглядывая на остальных, рассказывали, какие замечательные люди только что брали их в руки и какие неописуемые ощущения они при этом испытывали. А были и такие бутылки, которые уже никогда не возвращались назад. Остальные бутылки не знали, отчего они не вернулись, но им казалось, что с ними произошло нечто замечательное, и им завидовали.

Бутылку, частью которой я был, очень долго не вынимали из бара. Знаете, мне даже это нравилось. Зачем испытывать неизведанное, не зная, что тебя ждет впереди, когда можно спокойно стоять внутри темного и прохладного бара?

Проходили дни, недели и месяцы, появлялось много новых бутылок, а еще больше исчезало навсегда.

И вот однажды дверь шкафа открылась, и рука Человека в пиджаке взяла мою бутылку. Я почувствовал тепло его ладони и понял, что настал и наш час.