Я отвечаю за все - страница 32

– Петя-то твой жив? – спросил Штуб.

– Петя погиб под Варшавой, – сказала Валя. – Так что я теперь совсем одна на свете. Но ты не думай, Август, я не с жалобами на вдовью свою долю, я по делу. Нынче учительница тут одна, старуха, некто Окаемова Татьяна Ефимовна, рассказала мне, что здесь, в Унчанске, покойный доктор Постников считается изменником и негодяем, а это совсем не так…

– То есть как это не так?

– Ты только мне, Август, непроницаемое лицо не делай, – усмехнувшись, произнесла Валя. – Я в оккупации была и всего повидала, не пугливая. Так уж хоть ты меня, сделай милость, не пугай. Постников – герой, и память его надобно от всякой мерзости и наветов очистить.

– Чем же он герой и откуда именно тебе известно, что он герой? – суховато, но с быстрым и горячим блеском в глазах спросил Штуб. – Ты, пожалуйста, все толком объясни.

– Объясню, – как бы даже с некоторой угрозой в голосе сказала Золотая. – Только боюсь – толку не будет. Не к перу это вашему брату и не к шерсти. Вы кого куда назначили, так тому и до смерти быть, и даже после смерти оставаться. Верно?

Штуб посоветовал:

– Не обобщала бы, Валюша.

– Посадишь? – усмехнулась она.

Он с грустью на нее поглядел, но промолчал.

– Так вот, – слегка откашлявшись, начала Золотая. – Может, это записать в виде протокола или как у вас это тут называется? Наверное, тебе, Август Янович, документ нужен с подписью…

Он отрицательно помотал головой, снял и протер очки с толстыми стеклами, закурил папиросу.

Валя тоже закурила. И в пятидесятый по крайней мере раз услышал Штуб историю чудовищной акции фашистов, называемой «Мрак и туман XXI». Но сейчас все было иначе, настолько иначе, что Август Янович положил перед собой на стекло лист бумаги и записал несколько фраз сокращенно, почти формулами, понятными только ему самому.

– Сколько лет было тогда твоему мальчику? – перебил он вдруг Валю.

– Жене? Одиннадцать, двенадцатый.

– Он не из фантазеров? Ты только не обижайся, Валюша, есть мальчишки-выдумщики, это отличная порода, в данном же случае мне точность необходима.

– Нет, – маленькими глотками отхлебывая чай, ответила Валя, – он никогда не выдумывал. Да и разве придумать такое возможно?

– Женя один-единственный спасся?

– Когда фашисты вломились и Постников начал в них стрелять, мой Женя выскочил на лестничную площадку. Он видел, что Постников выстрелил несколько раз, и побежал по коридору, когда Постников уже упал.

– По какому коридору? – спросил Штуб.

– По коридору второго этажа онкологической клиники. Оттуда был лаз на чердак, стремянка железная. Женя туда и юркнул, он ловкий был очень мальчик, даже несмотря на болезнь… Саркома…

Валя на мгновение отвернулась, видимо, больно было и тяжко вспоминать.

– Но они ведь здание подожгли? – спросил Штуб.

– Ты что, мне не веришь? – вспыхнула вдруг Золотая.

– Я тебе верю, – спокойно ответил Штуб, – но мне самому надобно себе картину полностью уяснить.

Золотая поставила стакан на стол и спросила:

– Может быть, ты мне не хочешь верить? Это ведь тоже важно. Для меня тогда узнать про Постникова было радостью. Я думала, что для тебя это будет… ну если не счастье, то, допустим, положительный факт. Ты же словно бы сопротивляешься.

– Ты желаешь, чтобы я воскликнул «какое счастье»? – осведомился Штуб. – Ты от меня непременно эмоций требуешь, Валя? Но ведь я всегда такой был – байбак, еще в редакции вы меня довольно обидно дразнили по этому поводу. Так уж давай так с тобой условимся и напоследок: если мне восклицать, то я на это не способен нисколько. Если же методически и точно, без вспышек и прекраснодушия, без воплей и патетики дело делать, то на это я, кажется, способен и на этом не сорвусь. Тебе мои восторги нужны или реабилитация имени Постникова?