Я отвечаю за все - страница 30

– Давай! – сказал адмирал. Ему было немножко стыдно за приступ ненависти к Женьке.

«Евгений такой – и никуда от этого теперь не денешься, – думал Родион Мефодиевич. – Лысеет человек, и сильно лысеет, тут не до перевоспитания. А детей он как будто бы не ест».

Все стихло в особняке, младший Степанов погасил верхний свет, луна залила стекла, светил низкий торшер, на столике стояли рюмки, коньяк, нарезанное яблоко. Женя толстыми губами посасывал папиросу, неодобрительно, с горечью рассказывал отчиму про сестру Варвару.

– Ну что это такое, – говорил он почти жалобно, – ну как это понять? Приехала она сюда еще в войну, я только демобилизовался, Ираида с Юркой, естественно, в эвакуации. Были у меня две комнаты на Приреченской, девять. И были прекрасные, батя, теплого такого, глубокого серого цвета гардины. Новехонькие – реквизнул, честно признаюсь, в логове врага. Удивительно уютные гардины, гладкие – богатая, в общем, вещь и стильная. Ну а Варвара пожаловала с двумя какими-то подружками, она же одна не бывает. Завладели лучшей комнатой, натащили туда всяких веток, а стоило мне уехать в область на неделю, возвращаюсь – нет больше гардин.

– Продали? – с интересом осведомился адмирал.

– Зачем продали? Пошили себе и еще своим товаркам пальто. А когда я вспылил и сказал, что эти гардины мои, она, знаешь, что ответила? Она ответила, что это «репарации». Как тебе это нравится?

Родион Мефодиевич не ответил, пригубил коньяк, закусил яблоком. Но по лицу его Евгений понял, что рассказ «не сработал» – в адмирале было не более солидности, чем в его дочери. Женя поправил пальцем очки, обиженно посопел и сказал:

– А этим летом, знаешь, что она умудрила?

– Ну что? – ласково улыбаясь своим мыслям, спросил адмирал.

– Ноги себе покрасила.

– Ноги?

– Ага. Чулок-то не было! Так она с подружкой – есть у нее такая Аля, сатана, а не девка, тоже геологиня, – вот они и надумали: достали где-то несмываемую немецкую краску и этой краской разрисовали ноги – сзади швы чулочные, а по всем ногам вроде бы такая сеточка. Натурально получилось, никак не отличишь, что ноги голые. Целое воскресенье работали. Ну а после, когда чулки нормальные появились, не смыть. Я, конечно, последний человек, но, веришь ли, батя, два дня по телефону в Москве выяснял, что это за краска и какое против нее, если можно так выразиться, противоядие. А когда эти сумасшедшие намазали себе ноги «противоядием», то подняли визг! Больно же!

– Ох, Варвара, Варвара, – тихо смеясь и наливая рюмки коньяком, сказал Родион Мефодиевич. – Давай выпьем за нее. Нету таких, как она, нету нигде, одна она такая…

– И слава Богу, – буркнул Евгений.

Потом спросил, почему она все-таки так молниеносно уехала. Ужели боялась с Владимиром повстречаться? Ведь это все миновало навечно, зачем же себе осложнять жизнь?

Адмирал кивнул, говорить о Варваре и Устименко он не мог.

– А Козырев ее – этот самый бывший полковник – приезжал сюда, – наклонившись к адмиралу, сообщил Женька. – Приезжал, точно. Вот разлетелся; надо сказать, красивый, представительный дядечка. Перед ней – на полусогнутых. Главный энергетик сейчас где-то, орденских планок побольше, чем у тебя. Лауреат, в гостинице тут снял себе апартаменты – квартиру из трех комнат. Машина его обслуживала специальная. Шесть дней ее ждал из экспедиции, а на седьмой она приехала, посидели они на бульваре на лавочке час – он и отбыл. С таком. Зашел попрощаться – лицо, веришь ли, черное. Словно обгорел. Долго еще потом Ираида с Юркой его шоколад ели. Короче, батя, сломана Варина личная жизнь, мне так думается…