Открылись ножки и головки,
Что на полях венчали стих.
«Принёс я книгу для хозяйки, —
Проговорил, – и в этом суть!»
И тотчас гости обступили —
Поэму вынес я на суд.
Я встал привычно у камина,
Щадя внимание гостей,
«Цыганы» стал читать напевно —
Таких не знали новостей.
И некий дух гостей обуял —
Сидели люди, присмирев.
Моя же речь рекой свободной,
Текла в сердца, волнуя нерв.
И каждый видел пред собою
Моих цыган, каков закон
И жизнь, свободную, как песня, —
Ей не придумашь загон.
Слова кружилась в вечном танце,
Алели каплей на ноже
И тихо к западу клонились,
Чтоб стать легендою уже.
Но вот уста мои сомкнулись,
И наступила тишина,
А в тишине трещали свечи;
Мне поднесли бокал вина.
И после Анна нежно спела
Венецианскую же ночь,
Пленила дух, что растерялся.
Собрался встать – убраться прочь
Иль поцеловать при всех особу,
В душе приветствуя слепца,
Умом картину всю представив
От первой ноты до конца,
Как ночь весенняя дышала
Той огневою красотой,
И тихо Брента протекала
Под серебристою луной.
(Когда писал письмо Плетнёву,
Просил Козлова поощрить
И сообщить, что эта песня
Сумела сказку подарить!
Ещё просил сказать открыто,
Что ныне слушал всей душой,
Как обаятельная дама
Открыла песней мир большой.)
Растаял вечер, ночь вступила,
И гости чинно разошлись…
Она и я искали встречи —
Как нам исправить нашу жизнь?
…Минули дни, мы повстречались —
Подруга общая свела.
Постриг я ровно бакенбарды:
Да увенчаются дела!
А после ужина – прогулка
В мою докучную тюрьму.
Встречай, постылая берлога,
Её же свет, мою же тьму!
Была чудесною погода,
Сверчки трещали под луной,
И аромат полей тревожил…
А в голове – туман густой…
Какая чудная обитель
Тот мир, в котором мы живём!
Вдвоём гуляли по аллеям,
Смеялись весело вдвоём.
Тогда шутил я без сарказма
И обходился без острот,
Душа и сердце ликовали:
Случился в мыслях поворот!
Был добродушным и любезным,
Чем гостью сильно удивил —
Я не назвал луну глупышкой,
Но красотою объявил,
Когда собою освещает
В ночи прекрасное лицо,
Тогда ничто не замечает,
Как время катит колесом.
Тут Анне быстро подал руку
И что есть духу побежал —
И побежал я скоро, быстро —
Амур сразил бы наповал.
Не вынес бы такой награды,
Земного счастья за труды —
За школу дней моих суровых
И вдохновение груди.
Шесть лет нечаянной разлуки
Чредой прошли, как час один.
И наша встреча состоялась!
К чему душевный карантин?!
Душе настало пробужденье
От тягот мелочных обид —
Вернулось сердцу вдохновенье,
И дух во мраке не скорбит!
Забилось сердце в упоенье,
И для него воскресли вновь
Былые лица и картины,
И жизнь, и слёзы, и любовь…
…Глубокой ночью я вернулся
В своё докучное село,
Засел за стол, перо – в чернила,
Когда свиданье увлекло.
Так увлекло теченьем чувства,
Что без помарок набросал:
«Я помню чудное мгновенье…» —
И мысли к сердцу привязал…
И вот настал день расставанья,
В Тригорском снова был обед —
Все провожали Анну в Ригу…
Останусь вновь один средь бед…
В июле вышел мой Онегин,
А девятнадцатого дня
Я подарил радушно книгу —
Глава лишь первая одна.
Нашла листок, как знак прощанья,
Средь неразрезанных страниц,
Что Анна Керн собралась спрятать.
Как спрячешь чайку средь синиц?!
Смотрел в глаза ей слишком долго,
А после выхватил листок,
И отдавать мне не хотелось —
Здесь был конец и мой исток.
Смешалось всё в моём сознанье —
Печаль и радость, всё одно:
«Я помню чудное мгновенье…»
Минули дни, и где оно?
Холодный страх обуял душу —
Страшился Анну потерять:
Недолго мне писать осталось,
Поля рисунками марать…
