«Я помню чудное мгновенье», или Александр Пушкин - страница 3



Меня насилу убедили
Вернуть чудесные стихи…
Я тихо просьбе улыбнулся —
Сегодня плакать не с руки.
Негоже плакать мне, мужчине, —
Давно на беды не пенял.
Молчи, возвышенная дама.
Судьбу нельзя сложить в пенал…
«Тебя я больше не увижу…» —
Сказали оба без слезы,
Друг другу мы подали руки…
Расстались в небе две звезды…
…Хоть не мила мне прелесть ночи,
Теперь гуляю по ночам —
Гуляю там, где мы гуляли, —
Краса всё грезится очам.
А сердце плачет, сердце ноет,
И я твержу: ты здесь была!
И на столе ласкаю камень;
Споткнулась пятого числа…
Ласкаю ветвь гелиотропа,
Пишу под ним свои стихи —
Они слагаются дыханьем,
И, как дыхание, легки…
Болел я долго милым чувством
И по аллеям всё бродил,
Переживал и волновался,
И чувство светлое родил.
Семь длинных писем, семь посланий
Я на французском языке
Вдогонку женщине отправил
Печатью перстня на руке.
Я покорился, преклонился
Пред вдохновенной красотой —
Назвал, волнуясь, «чудотворной»
И красоту воспел строкой.
Мелькнуло робкое виденье…
Как мне почувствовать его?
«Я помню чудное мгновенье…» —
Оно дороже мне всего!
15/04 – 08.09. 2015

Зимний друг в Михайловском

Владимиру Копице

«Сегодня я поутру дома
И жду тебя, любезный мой.
Приди ко мне на рюмку рома,
Приди – тряхнём мы стариной», —
Писал поэт из южной ссылки
В письме кому-то из друзей —
Из головы, как из копилки,
Он выбирал картины дней.
Теперь в Михайловской печали,
Вдали от света и балов
Поэта музы увенчали —
Подняли гений средь умов.
Без долгих мыслей добрый Пущин
Решил устроить свой визит —
В словах и мыслях не распущен,
И в нём надменность не сквозит!
Когда же был проездом в Пскове,
Купил шампанского Клико
Аж три бутылки, наготове,
И на санях пошёл легко.
Ворвался с маху он в ворота,
И чуть не выпал из саней
Противник царского оплота
И самый первый из друзей.
Вот, выйдя скоро без запашки,
Увидел друга на крыльце —
Тот босиком в одной рубашке
Стоял с улыбкой на лице.
Стоял с поднятыми руками
Среди растроганной зимы —
Не примирился он с врагами
Ни на лице, ни со спины.
И Пущин бросился навстречу,
Страшась же друга застудить.
Увидит ли ещё предтечу,
Кто может скипетр судить?
В заиндевевшей напрочь шубе,
В такой же шапке на боку,
Когда катился час на убыль,
Махнул к поэту на скаку
И быстро сгрёб его охапкой —
С собою в комнату увлёк
И любовался тихой сапой.
В печи раздули уголёк,
Расцеловались, друг на друга
Воззрились, будто в первый раз, —
Не разлучит опалы вьюга,
Не замутит разлука глаз…
Арина вскоре прибежала,
Застав в объятиях двоих, —
Та мудрым сердцем понимала:
Поэту быть среди своих!
Она, как мать, обняла гостя,
А тот едва не задушил —
Сам, не считаясь за прохвоста,
Не знал добрей её души.
Друзья, отпив горячий кофе,
Уселись с трубками за стол,
Пошла беседа – в каждом слове
Для них открылся светлый дол.
Они смеялись, веселились,
Травили байку, анекдот —
Как дети малые, резвились:
Доволен этот был и тот.
Вот Пущин вдумчиво промолвил,
Что знает Пушкина народ
И благодарно приготовил
Своей любви заветный плод;
Что имя сделалось народным —
Поэта знают все вокруг;
Что скоро станет тот свободным
Среди друзей, объятий рук.
Пройдёт унылое изгнанье,
Вернётся Пушкин в Петербург —
К нему придут иные знанья
В кругу испытанных подруг.
Его подруги – это музы,
Где увенчав талант венцом,
Они продлят с поэтом узы,
Склонив главу пред мудрецом.
«Как ныне в Северной Пальмире?
И как лицейские друзья? —
Спросил поэт. – Как нынче в мире?
Теперь в Михайловском нельзя
Своё перо держать в пенале.
Четыре месяца прошло,