– Я только стараюсь достучаться до вас, приоткрыть вам глаза, пробудить. Заставить вас подвергнуть анализу обстоятельства, при которых появлялся Феликс.
Меня вдруг передёрнуло, к горлу подступил комок, и я судорожно потянулась за стаканом с водой, стоявшим на чайном столике.
– Нападение медуз! Вы едва ли не тонете. Тогда впервые является он. Заварушка на рейве с массовой давкой – на помощь к вам спешит Феликс. Вы выступаете в баре с разбитым лицом. И чтобы не думать о том, как выглядите, что? Думаете о нём же! Страшная турбулентность в самолёте – снова Феликс! Погибает ваш друг и коллега, – Феликс становится опорой для вас в трудный час. Предательство друзей на гонках, – Феликс. Отмена рейса домой, – Феликс. Мне продолжать?
Не позволяя прорваться слезам, я, кажется, заставила их искать другой выход. Приходилось то и дело шмыгать носом и вытирать его.
– Можем ли мы допустить, что в некомфортных для вас ситуациях, в таких, при которых вы испытывали не всегда даже сильное эмоциональное напряжение, ради самосохранения ваш мозг создавал для вас такую действительность, в которой одна и та же ситуация вдруг приобретала совершенно иное, положительное для вас, развитие?
– Да что вы такое несёте! А главное, зачем? – на этом я сорвалась. Не было сил больше сдерживать эмоции в узде. – Вам же известно, что он настоящий! Вы сомневаетесь в моей адекватности только потому, что прочли мой дневник и не поверили в мифическую сущность Феликса! Но зачем вы стараетесь меня убедить в том, что его не было совсем? – проорала я. Сделала глубокий вдох, вытерла лицо согнутой в локте рукой, выдохнула и продолжила немного спокойнее: – Если верить вашей теории, я могла просто приукрасить его в своих рассказах. Но вы снова и снова пытаетесь пошатнуть мою веру в то, что Феликс, вообще, был! И знаете, что? Я готова выслушать вас и все ваши аргументы. Но! И я говорила вам это неоднократно – только после того, как получу возможность связаться с родными. Вы же, однако, не позволяете мне этого сделать. А знаете, почему?
Он не ответил, лишь смотрел на меня в упор.
– Конечно, знаете! Стоит мне только сделать один звонок, я тут же получу полное подтверждение своих слов, – я сделала паузу, снова выдохнув. – От Хлои, например. А мой телефон. Он как сокровищница бесценных данных. Там вам и фотографии, и звонки, и всё, что угодно, способное подорвать вашу версию. Но вы упёрто не позволяете мне звонить и, уж тем более, не допускаете меня к моему собственному смартфону. Вы знаете! Знаете же! Стоит мне выйти на связь с внешним миром, выйти отсюда, как все ваши старания развеются прахом в тот же день! Так зачем вы тратите на это время?
Доктор так сокрушительно посмотрел на меня, а я не успела понять, что произошло, но мне вдруг разом открылась вся глубина моего несчастного положения. Уже без энтузиазма я продолжала лепетать:
– Единственное объяснение вашей абсолютной уверенности в том, что я никогда не получу доступа к доказательствам своих слов, и у меня не появится возможность поставить под сомнения ваши, – это знание. Знание о сроке моего заключения…
Опять этот его мрачный вид.
– Я никогда отсюда не выйду, да?
Он молчал. Своим тяжёлым пронзительным взглядом из-под угольно-чёрных ресниц снова подначивал меня взорваться. Провоцировал. Ждал.
– Только при таком раскладе вы могли бы программировать меня как вам угодно.
