В юности, с одной стороны, кажешься себе бессмертным, с другой – свести счеты с жизнью можешь по любому поводу: обидели – повесился, косо посмотрели – дал по газам и в дерево насмерть, назвали ублюдком – расстрелял всех и себя в том числе. Сейчас, чтобы убить себя, мне нужен повод повесомей.
Я до сих пор удивляюсь, что дожил до пятидесяти и даже до пятидесяти пяти, в юности мне казалось, что мой срок – в лучшем случае тридцатник. И все. Хотя тридцатник, когда тебе семнадцать, – это тоже преклонный возраст.
Такой образ жизни вполне меня удовлетворял. После колледжа я наживал жизненный опыт: мотался по миру, учился в профессиональном плане и в прочих планах тоже. Ни к чему не обязывающие встречи в самолетах, в барах, в офисах – это был мой стиль.
Не знаю, что обо мне думали те случайные попутчицы и сослуживицы. Надеюсь, я никого не обидел. Мне пытались жаловаться на своих бывших, кто был до меня, и строить планы на будущее, но я ускользал.
Я еще не знал, что умению любить только одну женщину надо учиться. Да что там говорить, уметь любить – тоже не каждому дано. Позднее пришло понимание, что не количество важно, а качество. Что не та девушка, которая нравится всем, должна обязательно нравиться мне.
И вот мне стукнуло пятьдесят. Мы с сестрой-близнецом встретили наш полтинник на Арубе. Неженатые, детей нет, раскрепощенные и обеспеченные. С нами друзья. Такие же, как мы – не обремененные семьями, отношениями, обязательствами.
Мы здорово проводили время, но вдруг у подруги сестры, Линды, случился микроинсульт. Ее лицо, кирпичного цвета от загара и прилива крови, исказила гримаса, как будто ей нарисовали клоунскую улыбку. Она не понимала, что с ней происходит, количество алкоголя в ее крови зашкаливало. То, что она выжила и вернулась к нормальной жизни – было чудом. Но, вернувшись в Вашингтон, я долго вспоминал, как, увидев себя на следующий день в зеркале, Линда тихо заплакала. А исказившая ее лицо нелепая улыбка так и не уходила, как Линда ни старалась расслабить мышцы.
Дома на меня вдруг навалилась нечеловеческая усталость, я почувствовал, что мне больше не хочется ходить на работу, бриться, повязывать галстук каждое утро. Первый раз в жизни мне стало по-настоящему одиноко. Пятьдесят лет стукнуло, а ни жены, ни детей, ни дома. Никакой собственности – свободен, как одинокая чайка Джонатан, но как же, черт побери, тоскливо.
Именно в таком настроении, хотите, назовите это депрессией, хотите – хандрой, я встретил свою будущую жену. Тогда, надо сказать, я не догадывался, что именно она – та женщина, которую я так долго учился любить. Она всё делала неправильно: звонила невпопад, громко и долго разговаривала, плакала, когда я исчезал на неделю. Но почему-то это меня не раздражало, а забавляло. Она была младше меня, но тоже далеко не юная, с багажом отношений и привычек. Мне было интересно слой за слоем открывать ее для себя. Она была из другого мира: боролась за место под солнцем, набила синяков и шишек, закалилась, превратилась в ханжу – пилит меня, что я пью много, неправильно питаюсь или часами торчу перед телевизором. Я люблю ее за то, что долго ворчать она не способна, и, если переключить ее внимание и рассмешить, а это я умею, то она забудет, что у меня в руках стакан с виски и что тренировку в спортзале я опять пропустил.
Я понял главное, надо находить маленькие радости во всём и принимать их с благодарностью. Этому я научился у моей жены, и за это я ее люблю.
