– Кофе будешь?
– Миша, что это? Ты ограбил цветочный магазин?
– Не мог спать, собирал для тебя цветы!
Я поворачиваюсь на другой бок, цветы колются, царапаются, но это приятно. Кажется, всего на секунду закрываю глаза, а вижу уже пятый сон. О, молодость! О, юность! О, незнание бессонницы!
Под стальным крылом земля похожа на бабушкино лоскутное одеяло. Бархатные отрезы маковых полей, шелковые заплатки васильков, крепдешиновые оборки лютиков, сатиновые вставки хвойных лесов. Самолет летит бесшумно, я сижу за пилотом, не вижу его лица, но знаю: это – Миша. Маленький двухместный самолет взмывает ввысь: «Мы летим на Тэж![2]» – кричит Миша, не оборачиваясь. Под нами зеркалом блестит озеро. Скалы настолько близко, что кажется – протяни руку, и сотрешь вековую пыль с их шершавой поверхности. Самолет выровнялся и летит теперь прямо к горе со снежной шапкой на вершине, ледяная пыль несется навстречу, царапая лицо. «Это цветы», – почему-то думаю я. Миша отпускает штурвал и машет мне руками, пытаясь что-то сказать. Я слышу только крик: «А-а-а-а-а-а-а!»
«Мы разобьемся…», – шепчу я. Гора стрелой несется на нас. Оранжевая вспышка…
Запах свежесваренного кофе будит меня. Мы устраиваемся с Мишей в кровати с маленькими чашками армянского кофе с пузырящейся пенкой.
– Ты мне снился. Мы летели в самолете, и ты был пилот, – я смеюсь, зачем рассказывать про плохой конец.
И Миша смеется, и я уже забыла, что мы влетели в гору.
Мы строим планы на час, на день, на год. На жизнь. Мы молоды и счастливы Мы еще не знаем, что моим планам суждено осуществиться, а Мишиным – нет. Сегодня Миша еще жив, а завтра его не станет. И вся жизнь разделится на «до» и «после».
Год спустя я внезапно проснулась среди ночи. На кухне шептало радио, шел какой-то радиоспектакль. Я прислушалась к голосам актеров.
– Милый, – произнес женский голос, – ты рано ушел, тебя больше нет со мной, ты далеко и близко. Когда ты умер, я удивилась, что не умерла вместе с тобой от горя. И если мое сердце не перестало биться в тот час, когда перестало биться твое, значит, я проживу долгую жизнь. Ты молчишь для всех, но не для меня, я слышу твой голос каждой клеточкой своего тела, я веду с тобой нескончаемый разговор.
– Любимая, – ответил мужской, – ты остаешься здесь за меня, я буду ждать тебя долго, сколько нужно. Я не исчез, не просочился сквозь песок. Ты проживешь со мной каждую минуту. И только, когда уйдешь ты, уйду и я. Постарайся узнать про жизнь все. А когда мы встретимся, ты целую вечность будешь рассказывать мне, что случилось на земле с тех пор, как я ушел.
Настоящая женщина в любом возрасте и в любом состоянии остается Женщиной. Мама, собираясь три раза в неделю на гемодиализ, никогда не забывает надеть серьги, кольца, раз в месяц требует отвезти в парикмахерскую и на маникюр-педикюр. И не важно, что мама не помнит, какой сегодня день, год и кто у нас президент, зато в клинике у нее есть бойфренд.
– Да, – хвастается мама. – Ждет, место мне греет, в окно рукой машет.
– А как его зовут? – интересуюсь.
– А я там знаю? – смеется мама. – Он что-то болтает-болтает, я ни слова не понимаю, головой только киваю. А как будет по-английски «как вас зовут»?
– «Вот из ё нэйм?»
– Ладно, приду и скажу ему: «Нэйм?!»
Ой, боюсь, отпугнет мама жениха. Так хорошо себе представляю, как она со всей силой своего греческого голоса и докторского характера крикнет ему:
